Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

— Без нравоучений не выйдет, понеже суть проблемы — у французов в душе. Разумею не только дипломатов, и уж тем более — не кого-то одного из них, но благородное сословие в целом. Отриньте грех гордыни. Вспомните, что другие страны и нации вам братья. Знаете, с возрастом начинаешь снисходительнее относиться к людям. Ко всем: без различия племени, веры и степени цивилизованности. В основном и глубинном, мы одинаковы, от простодушных африканских людоедов до парижских министров и академиков. И если, скажем, достопочтенные ученые не едят друг друга в буквальном смысле — они с лихвой сие возмещают в смысле ином. К чему я все это говорю?

— Ну, и к чему?

— Союз Российской империи с Францией мог бы оказаться чрезвычайно полезным для обеих сторон…

— Именно это я и пытаюсь втолковать Ее Величеству!

— Вы позволите мне закончить мысль?

— Извините, граф.

— Однако сия идея может воплотиться лишь при одном непременном условии. Отрешитесь от высокомерного взгляда на Россию. Оба государства должны получать равную выгоду. Только не надо уверений, что так оно и есть, так и будет…

— Но если это чистейшая истина?! Король исполнен благожелательства к той, которую прочили ему в невесты…

— Я сказал «государства», Вы же говорите о государях.

— А Вы хотите противопоставить эти понятия?

— Вовсе нет. В особе монарха сущность державы воплощается — но ею не исчерпывается. Давайте не забывать о подданных. Тот государь достоин именоваться мудрым и великим, который живет общим с ними интересом. Поверьте, императрица Елизавета намного дальновиднее и умнее, чем может показаться при недолгом с нею знакомстве.

— Граф, Вы не найдете человека, который бы восхищался умственными и душевными качествами Ее Величества более меня. Искренне надеюсь, что сии непревзойденные достоинства дадут ей силу преодолеть внушения недоброжелателей и склониться на сторону тех, кто действительно желает добра и государыне, и ее подданным.

— Если Вы и впредь намерены твердить, что польза и благо Российской империи заключаются в отдаче пограничных областей шведам, то ничего не добьетесь, а только утратите кредит. Императрица видит в Вас друга и симпатизирует Франции — но парижский совет по иностранным делам словно задался целью разрушить сии добрые чувства. Нота, на днях зачитанная Вами вице-канцлеру, исходит, как я понимаю, оттуда? Вы не пробовали объяснить месье Амелоту здешние обстоятельства?

— Можете быть уверены, что настоящее положение известно главе совета во всех подробностях.

— В таком случае, логика его непостижима. Или, оказывая шведам предпочтение перед нами, сей государственный муж считает их сильнее русских и ожидает большей выгоды от сего союза?

— Дело не о выгоде: это исключительно вопрос справедливости.

— О, Господи! Если французские министры принялись бороться за всесветную справедливость — Франция, можно считать, погибла. Кстати, вино Ваше превосходно. В каком приходе Шампани такое делают?

Моя попытка вызвать маркиза на откровенный и содержательный разговор успехом, увы, не увенчалась. Частичную неискренность еще можно было бы потерпеть; но лицемерие должно иметь пределы. Иначе всякая почва для соглашения пропадает. Впрочем, не могу сказать, что потерял время зря: во-первых, насладился отличным вином, коего посол привез в Санкт-Петербург целый обоз (то ли десять, то ли двадцать тысяч бутылок), во-вторых, выяснил окончательно, что с французами, как говорят в народе, каши не сваришь. Через несколько дней состоялась расширенная конференция совета по внешним делам, с участием самой императрицы, и я безапелляционно заявил, что никакая уступка шведам и стоящим за их спиною французам невозможна:

— Ваше Императорское Величество! Народ русский многотерпелив. Он покорно влачит бремя налогов и повинностей, смиренно сносит суровость наказаний, легко прощает своим властителям неисповедимый нрав и какие угодно утеснения. Не простит лишь одного: слабости противу внешнего врага. Решительная победа в нынешней войне послужит наилучшим подтверждением божественного избрания потомства Петра Великого к престолонаследию; любые же признаки неуверенности посеют опасные сомнения. В военном смысле, сила на нашей стороне. Правда — тоже, как ясно всякому непредвзятому зрителю. Посему считаю необходимым возобновить воинские действия, как только погода сие позволит, и не класть оружие, пока неприятель не признает совершенное свое поражение. Не следует также останавливать движение войск под претекстом каких-либо переговоров, дабы не давать врагу передышки.