Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

— Едва ли из таких переговоров толк выйдет.

— Попытаться-то не грех. Дозволяешь?

— Ладно, беседуй. Только в приватном порядке. Дабы, в случае неудачи, интерес государственный не пострадал.

— Разумеется, в приватном. Ну, и с Шетарди точно так же: для балансу, чтоб Витч поменьше упирался. И еще одно. В отношении матросов «Святой Анны» на что государыня склоняется? На гнев или на милость?

— Тут милость была бы не к месту. Сам посуди: взбунтовались, офицеров убили…

— Совершенно не к месту! Ежели в Россию их возвращать, так разве что для публичной казни. Но и экспедицию снаряжать на ловлю преступников… Дорого, и толку не будет. Полагаю, самое разумное — оставить в тех диких землях, вменив сие за вечную ссылку.

— … И отдать в работы графу Читтанову. Хочешь в Новой Голландии факторию устроить?

— Хотя бы судовую стоянку и пункт снабжения. В какой-нибудь безопасной бухте.

— А людей не жалко? Навечно закатать к чертям на кулички… Не все же там поголовно виноваты.

— Как не все? Коли не вступились за поставленных от государыни императрицы начальников, значит, уже нарушили присягу. Испугались бунтовщиков? Так за трусость в бою аркебузируют! Впрочем… в будущем часть возможно и вернуть, позволив службою искупить свои вины. Но лишь при условии, что им найдется замена.

— Кто же в такую даль добром поедет?

— А кто сказал, что добром? Сибирские рудники тоже не охочими людьми наполняются. Авось, хватит и для южных морей кандальников. Ужели Русь душегубами оскудела?!

— Согласитесь, граф, было бы только справедливо со стороны Ее Величества дать шведскому королю удовлетворение, которое обещано еще прежде восшествия на трон. — Маркиз де ла Шетарди покрутил пальцами высокий бокал, сосредоточенно наблюдая за игрою крошечных воздушных пузырьков, снова и снова рождаемых чудесным напитком. — Особенно принимая в рассуждение, сколько эта предпринятая шведами война содействовала ей в получении родительского престола.

— Ну, и сколько же она содействовала? По-моему, нисколько. — Я, в свою очередь, пригубил божественную влагу, доставленную иждивением собеседника с холмов Шампани. — А что касается короля, ему не мешало бы чаще вспоминать Сенеку. Ubi nihil vales, ibi nihil velis. Где ничего не можешь, там ничего и не желай. В политике, знаете ли, как в любви: желания одной стороны доставить удовлетворение недостаточно. Другой партнер должен быть способен принять сей дар. Иначе…

— Но король Фредерик вправе получить обещанное!

— Что именно? Если Вам известны какие-либо договоренности о территориальных уступках, расскажите о них! Насколько мне известно, учиненные от Ее Величества авансы не шли далее денежных субсидий шведам и уверений о всемерном благорасположении к ним в будущем. Это — при непременном условии, что они окажут действительную помощь в обретении отцовского наследства. Поскольку таковой помощи не было, нет ни малейших оснований требовать за нее вознаграждения.

Маркиз обладал редким сочетанием качеств, соединяя с известной дипломатической тонкостью и ловкостью крайнее упрямство и прямо-таки слоновью толстокожесть — следствие неколебимой самоуверенности, порожденной ни на секунду его не оставляющим чувством превосходства над окружающими варварами. Впрочем, со мною он иногда вспоминал, что перед ним старый парижанин и бывший офицер «короля-солнца», и переходил на доверительный тон. Вот и сейчас, отставив бокал на золоченый столик и подпустив любезности в надменный взор, посол слегка подался вперед:

— В Стокгольме имеют понимание Ваших приватных интересов и готовы идти им навстречу. Когда Карелия вернется под шведский скипетр, завод у деревни Тайпале оставлен будет во владении графа Читтано. В безраздельном владении, хочу акцентировать это. Сейчас Вы, насколько понимаю, делите его с казною и еще несколькими совладельцами?

— Премного благодарен Тайному Совету за такую трогательную заботу о моих нуждах. К сожалению, почтенные члены не понимают: отделенный от России, сей завод окажется столь же жизнеспособен, как голова, отделенная от тела. Поставки железа… Ладно, это самое простое: орегрундское хотя дороже, зато и лучше уральского… А сезонные работники? А провиант? Кто скажет, что русских мужиков можно заменить финскими, а волжский хлеб — польским, тот полный невежда в коммерции: он просто цен не знает. Пропозиция могла бы иметь смысл лишь при переносе шведской границы куда-нибудь под Нижний Новгород или, самое меньшее, под Кострому, что, разумеется, невероятно.