Владимир Семибратов - Попаданец в юбке. Из инструкторов аэроклуба в лётчики-истребители Великой Отечественной войны

Она повернулась к Федору.

– Подойдет ближе – бей по мотору.

Федор кивнул, понял. Юнкерс быстро приближался, заходя с хвоста. Считая русский самолет невооруженным, немецкий летчик ничего не боясь, подошел чуть ли не вплотную, не желая тратить зря боеприпасы и поплатился. Федор выпустил по нему длинную в полный диск, очередь. Повредив винт и, очевидно, мотор, «лаптежник» резко завалился на левое крыло и пошел в сторону фронта, но через несколько секунд задымил, а в небе раскрылись два парашюта.

– Два – ноль в нашу пользу, – подумала Маша, наблюдая за тем, как неуправляемый Ю-87 взорвался, врезавшись в землю. – Можно еще одну звездочку на фюзеляже рисовать. Но это – после, а сейчас надо решить, как со сбитыми немцами быть.

Ветер сносил экипаж «лаптежника» в нашу сторону. Маша быстро прикинула куда. По всем расчетам выходило, что немцы должны приземлиться недалеко от деревни, в которой расположен штаб корпуса и куда они с Федором должны доставить пакет.

– Вот и отлично, – обрадовалась Маша. – Если так их взвод охраны быстро отловит и мы, может быть, даже с ними еще и познакомиться успеем. Интересно все-таки узнать, что они о своем последнем воздушном бое думают. Лишь бы их живыми взяли.

Немцев взяли живыми обоих – и летчика, и стрелка. Правда, познакомиться с ними поближе как хотелось, Маше не удалось. Времени не было. Но, зато, в штабе им выдали подтверждение на сбитого Юнкерса. Федор просто светился от радости. Ну, еще бы, он сам лично сбил вражеский самолет. Вот они немцы под конвоем в особый отдел топают. А то уже почти полтора месяца война идет, а он только и делает, что в железках копается.

Маша-то, вон, в первый же день Мессера об землю размазала. Ну да, конечно, она же летчик, ей это так сказать, по штату положено. Техники – они другим делом занимаются, но, все же, неудобно как-то. Вот вернется он с войны, а у него и спросят: «Сколько вы, товарищ Решитов, немцев убили?» И что он ответит, что всю войну в моторе копался, когда другие. Но зато теперь.

– Слушай, Федя, а ты знаешь, как переводится с немецкого фамилия летчика Фон Бер? – Спросила Федора Маша, садясь в кабину.

– Нет. – Мотнул головой Федор. – Не знаю, а как?

– Медведь. Так ты, Федя сбил Медведя.

Оба весело рассмеялись, даже не подозревая о том, что это будет их последний совместный полет.

На обратном пути они напоролись на двух Мессеров. У Маши сжалось сердце. Два – не один. От двух не уйти. Хотя? Свой аэродром рядом, увести их туда, а там, там наши прикроют. Про аэродром немцы знают. Еще вчера над ним пол дня «Рама» висела (Фокке Вульф 189), так что про секретность можно не думать. Мессершмидты один за другим заходили в атаку. Маша кружила виражи. Федор пока были патроны, стрелял из пулемета. Но Мессера наседали и Маше с каждым разом было все труднее и труднее уходить от их атак. Аэродром был совсем близко, но тут в них попали. Пулеметная очередь ударила в фюзеляж, ПО-2 вздрогнул, стрелки приборов задрожали, из-под хвоста повалил дым. Маша обернулась – Федя, прыгай! Отстегни ремни ремни и прыгай закричала она не своим голосом, увидев, что побледневший Федор отстегнув ремни, все еще сидит в кабине. Сейчас я тебе помогу. Маша двинула ручку управления в бок, выполнив «бочку». В одно мгновение они оказались вниз головой и Федор, со сдавленным криком вылетел из кабины. Так, а теперь я. Маша перевалилась через борт и покинула сбитый ПО-2. Ветер привычно ударил в лицо. Где Федор? А, вот он уже раскрыл парашют, молодец. Маша уже взялась за кольцо, но тут вспомнила – Мессера. Они же в воздухе могут расстрелять. Так оно и случилось. Сделав разворот, Мессершмидты атаковали беспомощно висящего на парашюте Федора. И что могла сделать в этой ситуации Маша? Да ничего. Только молиться, чтобы немцы промахнулись или надеяться, что Федя вспомнит ее инструктаж и стянув стропы парашюта, уйдет из-под огня.

Не получилось. Не помогло. Сама она раскрыла купол у самой земли, выполнив затяжной прыжок. Ей это было легко, как-никак за плечами почти две сотни прыжков, причем добрая половина из них – затяжные. Но у Федора – это первый. Приземлилась она более чем удачно в стог сена на опушке леса. Отстегнула парашют и бегом к тому месту, где на деревьях висел парашют Феди.

Федор лежал на земле, часто и тяжело дышал. Глаза открыты – значит жив. Маша наклонилась к нему.

– Федя, ты живой?

– Дышать трудно, прошептал Федор.

Его грудь в нескольких местах прошила пулеметная очередь.

– Сейчас, сейчас я перевяжу.