Дмитрий Зурков - Служу Престолу и Отечеству [litres с оптимизированной обложкой]

С предложение «прерваться» Голубев согласился с энтузиазмом, правда, он предполагал срочно поставить в известность капитана Бойко о том интересе, который проявляет академик Павлов к Гурову, и о возможном запросе от имени принца Ольденбургского. Задача была не из легких, ибо военная цензура и перлюстрация почтовой корреспонденции стала притчей в языцех и модной темой страшных историй о «черных кабинетах», рассказываемых во время интеллигентских посиделок с проклятиями в адрес «царских сатрапов и душителей свободы». В действительности все обстояло одновременно значительно проще и сложнее. Существовала система осмотра почтовых отправлений. Вся корреспонденция, поступающая в военную цензуру, подразделялась на категории:

1) письма, отправленные за границу (заказные, простые, страховые, посылочные);

2) письма, прибывшие из-за границы (заказные, простые, страховые, посылочные);

3) корреспонденция в действующую армию и из нее;

4) внутренняя переписка по специальным секретным предписаниям, шифрованная, условная и непонятная по своему содержанию.

Штат военных цензоров был невелик, но зато среди работников попадались настоящие уникумы. И именно такой специалист благодаря стараниям ротмистра Воронцова работал в филиале почтового отделения на территории института. По иронии судьбы, его имя и отчество, да и внешность совпадали с известным персонажем Гоголя – Акакием Акакиевичем. Но стоило поближе познакомиться с этим скромным разборщиком писем, как эта ассоциация таяла, будто туман. Знание нескольких европейских и не только языков, навыки химика, фотографическая память, педантизм в работе и способность быть совершенно незаметным делали его незаменимым.

У Акакия Акакиевича выработался удивительный «нюх» – он мог определять содержание письма по его наружному виду или по почерку адресата. Однажды эту способность проверил лично академик Павлов, который заключил с ротмистром Воронцовым пари и с треском его проиграл. Ему предъявили несколько почтовых конвертов из личного архива Ивана Петровича, и без малейшей ошибки Акакий Акакиевич отделил послание аристократа от коммерсанта, чиновника от литератора. Впрочем, Павлов абсолютно не огорчился, а наоборот, обрадовался своему проигрышу и приказал удвоить жалованье столь ценного работника.

Неудивительно, что уже утром на столе у Ивана Петровича лежал лист с наименованием полевой почты, куда адресовал свое письмо доктор…

Ночью прошла небольшая гроза, воздух наполнился свежестью, поэтому Келлер отлично выспался при открытых настежь окнах. Ровно в четверть девятого в дверь деликатно постучал дежурный, давая знать, что пора просыпаться. Завершив утренний туалет, и генерал, и денщик, чувствуя себя несколько непривычно в спортивных костюмах, приступили к обходу медицинских кабинетов. Часть манипуляций были хорошо знакомы Келлеру. В кабинете антропометрии его взвесили, измерили рост, а при определении мышечной силы Федор Артурович ухитрился буквально раздавить кистевой динамометр, который был не рассчитан на столь железную хватку. Симпатичная сестра милосердия аккуратно собрала обломки в коробку и успокоила несколько сконфуженного генерала тем, что теперь эти бренные останки займут достойное место в музее института, посвященном наиболее знаменитым пациентам.

Рентгеновский аппарат почти не отличался от применяемых в военных госпиталях. Но установка для снятия кардиограммы была настоящей новинкой, доселе абсолютно незнакомой не только Келлеру, но и значительной части медицинских работников в Российской империи. Среди врачей и сестер, которые усердно простукивали, просвечивали и прослушивали Федора Артуровича и Прохора, особенно «свирепствовал» доктор Водкин. Озвучив пациентам требование «раздеться до исподнего и лечь на кушетки», Евстафий Иванович, заботливо протерев иглу спиртом, безжалостно проколол ею спины, выявляя стадию развития остеохондроза. Через несколько часов немножко вымотанные товарищи по несчастью подошли к кабинету, который значился на маршрутном листе как предпоследний пункт марафона к здоровью.

К удивлению и нескрываемой радости, внутри, вместо очередного эскулапа или аппарата из серии прокрустова ложа, их ожидал кипящий самовар, большой фарфоровый чайник, наполненный ароматным чаем, большие чашки с блюдцами, сахарница, вазочка с малиновым вареньем и свежая выпечка. На соседнем столике лежали газеты и несколько журналов. Очаровательная горничная, завершив сервировку, вежливо доложила Келлеру о том, что пока доктора изучают результаты медосмотра, господа могут часик отдохнуть, перекусить, тем более что завтрак им пришлось пропустить. Затем прелестница, вежливо сделав книксен перед генералом, стрельнула глазками в сторону Прохора и вышла, оставив о себе напоминание в виде легкого аромата духов. С удовольствием выпив по нескольку чашек чая, отдав должное булочкам и плюшкам и проигнорировав прессу, они буквально на минутку сомкнули глаза, уютно разместившись в креслах, и совершенно незаметно задремали. Из сна их вырвало деликатное покашливание Евстафия Ивановича, который, увидев, что оба пациента очнулись, сообщил: