Андрей Муравьев - Крестоносцы поневоле

На разрешение мужа Адельгейда только вздохнула. Ее августейший супруг мог быть и более внимательным к тем, кто желает стать к ней поближе. Не иначе как права она в своих подозрениях. Верны слухи – не на охоту отправляется император, а в постель к молодой любовнице. Потому и не смотрит на нее Генрих. Даже, вон, жонглера за его дерзновенную просьбу не палачу отдал, а разрешил прислуживать. С другой стороны, просьба хоть и нестандартная, но попахивает чем-то оригинальным.

Мода на куртуазность еще не получила распространения в Европе. Но менестрели уже складывали свои первые песни о славных рыцарях и их прекрасных дамах, о сложных правилах поведения, достойных настоящих благородных кавалеров и королев их сердец и устремлений. Конечно, до тех времен, когда из преданий и сказок это превратится в правила поведения, еще оставались века, тем не менее первые почки уже прорезались на тоненьком древе рыцарского этикета.

Бывшая киевская княжна еще раз вздохнула и разрешающе кивнула замершему перед помостом жонглеру. Если тот желает, может прислуживать за ее столом. Правда, вероятней всего, этого полочанина влекло к столу не стремление оказать уважение венценосной чете, а совсем другое.

«Ишь как на Ланочку-то глазища выкатил», – мысленно констатировала Адельгейда, но виду не подала. Ничего. Пускай у малышки кавалер появится. Повздыхает, попоет – глядишь, и какой из благородных всадников внимание на нее обратит. Тут как с последним яблоком на столе – всегда к нему сразу несколько рук потянутся. Вот и устроится судьба воспитанницы.

Адельгейда против воли усмехнулась тому, как далеко зашла ее мысль.

Костя тем временем уже опробовал на себе обязанности слуги. Главное – следить, чтобы бокал был всегда полон да тарелка не пустовала. А так, что пожелает господин или, как в данном случае, госпожа, за тем и бежать нужно по столам отыскивать.

Иоланта пару раз окинула нового «прислужника» взглядом, и это запечатлелось в сознании русича особенно ярко. Настолько ярко, что нарушило исполнение прямых обязанностей.

Вот уж слуга в бок толкает, кубок наполненный протягивает. Костя оглянулся – куда посуду надо поставить? Слуга кивнул в сторону стола. Видя, что Малышев не следит за ситуацией, он сквозь зубы тихонько подсказал: «Императрице».

Костя спохватился, что начинает терять контроль над собой. Все-таки вина для храбрости многовато было выпито. Он подхватил кубок и с поклоном поставил его на стол перед Адельгейдой, обернулся поблагодарить своего помощника, но тот уже шел к выходу из зала. Походка слуги медика показалась ему смутно знакомой, да и голос уже его он где-то слышал.

«Наверное, на кухне, когда завтракал», – пронеслась в голове версия и сгинула в недрах памяти. Все устремления сейчас были направлены на сидевшую рядом с императрицей баронессу де Ги. Юная красавица демонстративно не обращала на него внимания, а на попытки Кости заговорить только поджимала губы и отворачивалась.

– Да здравствуй сто лет еще, государыня, да будут твои года наполнены счастьем и удачей! – загромыхал рядом знакомый голос. Кондрат Будимирович с громадным, окованным медью рогом в руках, пошатываясь, шел к помосту германских владык. Видно, темп потребления вина, навязанный бывшему сотнику размерами его столового сосуда, оказался для организма слишком велик. Киевского воеводу пошатывало. Но, несмотря на заметное опьянение, а может, и именно из-за этого, он стремился выразить свои верноподданнические чувства.

Размахивая рогом, он зашел на помост напротив императрицы.

Лоб воеводы напрягся, а борода встопорщилась. Он подбирал слова для следующей здравицы. В момент, когда на челе, перетружденном мыслями, появилось озарение, а уста сотника начали открываться для продолжения здравицы, коварные ноги нанесли их обладателю непоправимый удар. Они подогнулись. Говоря простым языком, грузный сотник киевского князя и посол при дворе германского императора спьяну навернулся с помоста. Шум был такой, будто сотню мешков с неизвестной еще здесь картошкой скинули с высоты в несколько метров. В то время как слуги подымали перестаравшегося в проявлении чувств Кондрата Будимировича, Адельгейда с трудом сдерживала смех.

Когда сконфуженный сотник отряхнулся и принял более-менее прямое положение, дочь Всеволода Старого встала, взяла со стола перед собой сосуд с вином и собственноручно поднесла его воеводе:

– Негоже, Кондрат Будимирович, после такой здравицы кубок не поднять.