Георгий Юленков - Ветер надежды

Павла достала полученный перед отлетом от Бочкова конверт. Адрес ей был знаком. В чемодане Павла таких конвертов было несколько. Глаза оторвались от темно-розового неба за маленьким иллюминатором. Павла задумалась. Прощание с Монголией вышло каким-то сумбурным, скомканным. Съездить в особые полки ей так и не удалось. Впереди лежала неизвестность. Сама собой пришла на память песня из далекой юности. И в этот момент на глаза словно надвинули мутноватую полупрозрачную шторку.

Сознание пилота всплыло на поверхность из мутного омута небытия. Тело чувствовало ощущения полета, только какого-то очень странного. Руки не лежали на секторе газа и штурвале, не сильная болтанка укачивала как колыбель. Перед растерянным взором пилота, словно сквозь заляпанное вагонное стекло, мелькали образы. Под странную грустную песню, куда-то уносился состав с разномастно одетыми людьми, пролетарскими лозунгами на бортах вагонов и пушками на платформе. И маленький мальчик в сером полувоенном френче смотрел на опустевшие железные рельсы, убегающие в бесконечность. Наконец, перед глазами проявился салон пассажирского ПС-84. Руки теребили письмо со знакомым адресом. Память подкинула смысл прочитанного. Мама писала, что недавно к ней приезжала его бывшая Сима.

'Вроде расстались мы с ней хорошо. Даже в ресторан ее сводил. А мамка пишет, эта нахалка фотографии мои из альбома увела. Причем не все гадина сперла, а только за последние лет восемь со школы начиная. Ну, я ее заразу в Харькове-то найду! Отучу наглеть! Узнает она у меня. Да и не обещал я ей ничего…'

Вдруг мысли пилота суетливо заметались вокруг внезапно осознанных последних из прожитых месяцев. Что-то странное творилось с ним. Его язык выдавал страшные слова про 'врагов народа'. За такое только бежать к Ильичу каяться, чтоб, хотя б в своем полку наказали, и чтоб из комсомола не выгнали. Потом его руки рождали в сарае странный агрегат. Его разум вспоминал картины прошлой никогда не виданной им жизни. Там было много новых и не совсем понятных слов — 'Перестройка', 'Гласность', 'Дефолт'. Много слов… Много незнакомых лиц, и свои какие-то не мужские и незнакомые руки. Странное женское лицо вместо отражения в зеркале. Потом уже снова его руки и ноги дрались с тем гадом Булановым, а потом ставили у тропинок растяжки из ракет. Слово-то какое странное 'растяжки'. Странное слово. Общался с Громовым, словно тот был для него не недосягаемым кумиром, а соседом по комнате в общежитии…

'Что происходит?! Что это?! В чем дело?! ДА ЧТО СО МНОЙ ТАКОЕ?!!!'. Сознание, не выдержав стресса, несколько раз 'моргнуло', и медленно погрузилось обратно в омут небытия. Там оно могло все слышать и ощущать, вот только мысли все куда-то исчезли. Осталось лишь равнодушное созерцание, словно сквозь закопченное паровозным дымом стекло вагона…

Павла неожиданно почувствовала панику. Расслабленное состояние сменилось дрожью по всему телу. Неожиданно захотелось выпрыгнуть из самолета. Внезапно раздавшийся за спиной голос привел ее в чувство. 'Стоп! Успокоиться! Что там? Ага. Это Голованов о чём-то. А перед этим… Что же до этого было? Испугалась я. Чего я испугалась? Словно бы это не я сейчас от страха тряслась… Ерунда! Бред какой-то…'.

— Павел Владимирович. Минут через пятнадцать сядем в 'Подлипках'.

— Отлично. А то уже низ спины болит от длительного сидения на одном месте.

— На РДД, это вас так сильно не раздражало. А что это вы там напевали такое грустное?

— Это когда? Вроде ничего я не пел.

— Ну, как же не пели? А вот это — 'А если я погибну, пусть красные отряды, пусть красные отряды заплатят за меня…'. Вроде про Гражданскую войну, но я такой песни что-то раньше не слышал.

'Гм. Чуткие уши у нашего чекиста, ему бы на мышей охотиться… Только там было не 'заплатят', а 'отплатят'. 'Не надо мне пощады, не надо мне награды, а дайте мне винтовку и дайте мне коня…'. А мне вместо этого дадут польский паспорт, и билет на корабль. Если еще дадут после всего этого… Хм. Неужели же я опять проговорилась. Просто беда какая-то! Мдяя. Прямо как в том мультике про Простоквашино. Все-то у нас есть, у нас ума не хватает. Прав был тогда кот Матроскин. С такой рассеянностью, какая мне еще нахрен разведка…'.

— Это была какая-то новая песня. Вроде бы в Харькове звучала, вот мне и запомнилась…