Дмитрий Карпин - Мы спасаем попаданцев

А Кики позволила себе легкую ухмылку, скрестив клинки перед собой. Она бы наверняка уже могла добить обоих противников, но это означало открыть царевну для прямого выстрела Дениса.

Жан продолжал рычать, стараясь унять боль. Наконец он совладал с собой, стиснул зубы и, взглянув на Юлю, произнес:

— Я поступать так, как поступил Игорь в профессора тюрьме!

— Ты не обязан! — воскликнула Юля. Она все поняла, да и Денис тоже, поразившись такому самопожертвованию.

— Мой долг, это мой долг, — спокойно произнес Жан и в следующую секунду бросился в свою последнюю атаку.

Нож он метнул вперед, японка с легкостью отбила его, но освободившейся рукой Жан схватил ее за ворот. В его грудь и живот тут же вонзились японские клинки, прошли насквозь, окровавленные вышли из спины. Жан хрипел, умирал, но не разжимал хватки, а катана и вакидзаси поползли в разные стороны, словно ножи, разрезающие теплое масло. Кровь полилась рекой, кишки и еще что-то склизкое и отталкивающее упали на пол. Анастасия за спиной Кики завизжала, закрыла ладошками глаза, а Денису показалось, что его сейчас стошнит от омерзительного зрелища, но он все же сдержался. Сдержался даже в тот момент, когда японская сталь наконец-то разрубила тело бельгийца на две части, и обе половинки упали в лужу собственной крови. Сама Кики раздвинула клинки в стороны, вся ее одежда была окровавлена, да и она сама в эту секунду очень напоминала сказочную кицунэ — лисичку-оборотня в своей человеческой ипостаси молоденькой девчушки, будто сошедшей со страниц манги-комикса, такая милая и смертоносная одновременно.

Но за мгновение до этого Юля метнулась вперед, кувыркнулась через голову, подобрала саблю, и не подымаясь с колен, ударила снизу вверх. Легендарная золотая сабля адмирала Колчака — награда за русско-японскую войну по злой иронии судьбы пронзила грудь японки в области сердца. Она растерянно ахнула, клинки выпали из ее тонких пальчиков. С предсмертной улыбкой Кики взглянула на свою убийцу и тихо спросила:

— Красивая смерть?

Ожидавшая всего, что угодно, но только не этого вопроса, Юля одними губами прошептала:

— Да.

И Кики улыбнулась вновь, добавив:

— И мгновение для последнего хокку*.

*Хокку (хайку)— жанр традиционной японской лирической поэзии. Обычно состоит из двух-трех строк.

Ее губы что-то беззвучно зашептали на родном языке, а закончив шептать, она закрыла глаза и мертвая тихо упала на пол, словно последний лист сакуры, сорвавшийся с ветки и унесенный в вечность восточным ветром, пришедшим с запада.

Анастасию больше никто не охранял. Испуганная девушка упала на колени и взглянула на Фадеева. Она не плакала, романовские васильковые глаза смотрели на Дениса без ненависти, без страха, а лишь с печалью.

— Стреляй, — спокойно произнесла Юля, будто ожидала от него чего-то обыденного.

Фадеев вновь поднял пистолет.

«Это мой долг! Я обязан ее убить! Я обязан восстановить баланс!»

Почти в это же самое мгновение Громов отбросил от себя вцепившуюся в него Казак и развернулся, чтобы рвануть на перехват Фадеевской пули. Моника упала на пол, зачем-то вскинула сжатую в кулак левую руку вверх, подняла пистолет и окликнула былого возлюбленного:

— Костя!

Действительный тайный советник машинально повернулся.

— Прости меня, Костя, — прошептала она. — Но так надо.

Казак разжала кулак, в нем оказалась цепочка с болтающимся на ней в виде кулона половинки сердечка уклонителем.

— Маша, — одними губами вымолвил Громов.

И грянули выстрелы.

Бах! Бах! Бах!

Первый прострелил действительному тайному советнику руку — пистолет выпал, второй пришелся в колено — он подкосился, а третий в грудь. Громов упал, захрипел. Он все еще оставался жив, но не пригоден к бою. Видимо, Моника все же не смогла поставить точку в их странных взаимоотношениях. В следующую секунду ее рука скользнула к собственной шее, дернулась вниз, срывая золотую цепочку с кулоном в виде зеркальной половинки кулона Громова.

— Как же молоды и наивны мы были, — вздохнула Моника и разжала руку. Два кулона — две половинки сердца со звоном упали на мраморный пол, и не глядя на них Казак развернулась к Фадееву. — Стреляй! — приказала она.

Но Денис и сам понимал, что уже пора, пора стрелять, стрелять промеж этих спокойных, слегка влажных васильковых глаз. Он сделал несколько шагов вперед, чтобы выстрел оказался как можно точнее, взвел курок, затаил дыхание… Время словно становилось, будто при замедленной съемке, когда камера тихой сапой движется по кругу, Денис увидел все со стороны: увидел кучу трупов в разрушенном тронном зале, увидел истекающего кровью шефа, решительную Монику, Юлю, глаза которой будто просили его принять правильное решение и беззащитную девушку, которой суждено было стать жертвой для неведомых богов Времени во благо «светлого».