Валерий Большаков - Закон маузера

Выхватив свой родимый парабеллум, Кирилл бросился к выходу, но в коридоре уже слышен был топот ног и крики.

Он метнулся к боковой двери, запертой на крючок, и с ходу вышиб её, попадая в пустую комнату, где хранились бинты, лекарства, а также забытая всеми церковная утварь.

Пройдя тем же манером — плечом в створку — в третье по счёту помещение, Авинов оказался то ли в кабинете настоятеля, то ли ещё где.

Мебель вокруг стояла закрытая белыми полотняными чехлами.

Отворив дверь уже обычным способом, Кирилл выскользнул в коридор.

— За мной!

Спустившись по лестнице на первый этаж, он выскользнул между толстых колонн на площадь и торопливо пересёк её, едва сдерживая желание не идти, а нестись. Исаев поспешал следом.

Попав в Сенатский дворец, Кирилл сразу направился к кабинету Предреввоенсовета, мимо которого проходил частенько, а вот порог его ни разу не переступал.

У входа на рабочее место наркомвоена стоял навытяжку красноармеец — кремлёвский курсант, очень гордый оказанным доверием.

— Я его отвлеку, — быстро проговорил Авинов, — а ты оглуши.

— Ужо ему…

Остановившись напротив охранника, Кирилл спросил негромко:

— Тут, что ли, сам Троцкий проживает?

— Тут! — важно признал курсант. И стал оседать, получив рукояткой нагана за ухо.

— Кажись, перестарался! — доложил Исаев.

Кирилл отмахнулся только — пустяки, мол, — и проник на жилплощадь наркома.

Сам Троцкий восседал за огромным столом, уставленным тяжёлыми бронзовыми чернильницами, кожаными бюварами и прочими причиндалами, радовавшими сердце истинного бюрократа.

— Товарищ курсант, я же просил не мешать! — раздражённо проговорил Лев Давидович, продолжая строчить, не поднимая кудлатой головы.

Лишь только когда ствол маузера ткнулся ему в лоб, наркомвоен замер.

— Что?.. — каркнул он. — Что такое?

— Гости к вам, Лев Давидович, — ласково сказал Авинов.

Исаев быстренько затащил в квартиру красноармейца, не подававшего признаков жизни, и аккуратно затворил дверь.

— Где записи? — холодно спросил Кирилл.

— Что с вами такое, Виктор Павлович? — испуганно проблеял Троцкий — и выхватил свой знаменитый маузер с рукоятью, в которую был вделан орден «Красное знамя».

Нарком ещё только поднимал пистолет, а «Юрковский» уже перепрыгнул через стол, сметая мягким местом бювары.

Вышибив оружие из рук Льва Давидовича, он схватил его за шею и хорошенько приложил к холодной стенке.

— Записи где, с-сука жидовская?! Кузьмич!

Ну Исаеву долго объяснять не было нужды.

Привязав Троцкого к его же креслу, ординарец взял Предреввоенсовета за указательный палец левой руки и резким движением сломал его.

Крик задавил Авинов, обхватив Льва Давидовича рукой.

Нарком вцепился в рукав полушубка зубами, но прокусить не смог.

— Цапнул? — поинтересовался Елизар Кузьмич.

— Да куда ему… — буркнул «комиссар Юрковский» и пропел: — Где записи, Лев Давидович?

— У меня их нет… — заскулил нарком.

Мокро треснул второй палец. И опять Кирилл удерживал голову Троцкого, колотившегося от боли.

Когда Исаев крепко ухватился за третий наркомовский перст, тот прошипел:

— В сейфе они! В сейфе!

Авинов тут же отпустил Предреввоенсовета и скакнул к солидному несгораемому шкафу, пупырчатому от клёпок.

Искать ключ не пришлось, толстенная дверца была приоткрыта.

Кирилл просунулся внутрь, шаря по полкам.

Книжонки, документы, деньги — ни рублика, всё доллары да фунты… Ага! Вот она, папочка искомая!

Авинов лихорадочно распутал тесёмки. Оно!

«Принципиальная схема приёмо-передающей станции на пустотных реле…», «Технология производства дюралюминия…», «Цельнометаллический самолёт…». Оно!

Засовывая в папку листы, отобранные у покойной Володичевой, Кирилл торопливо говорил, будто успокаивая расходившиеся нервы:

— А чего ж вы Володичевой доверились? Вдруг бы настучала Ильичу? А-а… Мёртвым слова не дают? В расход бы пустили «антистарушенцию»?

Запихав вместилище документов за пазуху, он подтянул ремень.

— Уходим… дядя!

— А этого? — Исаев кивнул на пучившего глаза Троцкого с кляпом во рту и с мученическими слезами на глазах.

— А этого кончай!

Кузьмич взвёл курок… и в этот самый момент донеслось приглушённое: «Три — четыре!»

Дверь содрогнулась и с треском, с грохотом вывалилась, падая на ковёр. Четверо или пятеро озверевших курсантов 1-й Московской кремлёвской пулемётной школы ворвались в кабинет.