— Когда вышел на балкон, услышал разговор двух незнакомых мужчин. Дескать, у Бориса на квартире на Чехова партия древних икон и шуб. Ищет покупателей. А еще он раньше занимался поставкой бриллиантов в Грузию. Николай Анисимович, Юрий Михайловича — я прикладываю руку к груди — Мне кажется, что тете Гале не стоит дружить с такими мутными людьми
— Это само собой — задумчиво кивает Щелоков
— Допрыгался Борька — Чурбанов бьет воблой по столу — Поможешь, Николай, по старой памяти?
Щелоков молча вытирает руки об полотенце, подвигает к себе телефон:
— Дайте мне генерала Еркина. Олег Александрович? Здравствуй. Да я. Да, хорошо вчера посидели, твой подарок Гале понравился. Благодарит. Я вот по какому поводу звоню. Пошли, пожалуйста, следственную бригаду домой к Борису Буряце. Кто такой? Певец из театра Ромэн. Посмотрите по учетной картотеке — квартира на улице Чехова. Зачем? Оперативная информация поступила о крупной партии спекулятивного товара. Санкция прокурора? Я сам позвоню заму Руденко. Пусть ребята по дороге заедут, заберут. Все. По итогам обыска — доложись. Да, пока еще в Сандунах. Все, отбой.
Щелоков вешает трубку, смотрит на Чурбанова, затем снова подносит ее к уху. Звонит в прокуратуру. А я сижу размышляю о бренности нашей жизни. Вот был Боря. Весь в бриллиантах, поклонницах. А вот Бори уже нет, едет в телогрейке на лесоповал в Коми АССР. Судя по тому, что Чурбанов перед тем, как стать замом Щелокова работал в системе ГУИН — цыган с зоны не вернется. А если Брежнева поднимет скандал — Юрий Михайлович просто разведет руками. «Я-то тут при чем? Я уже в МВД не работаю. А твоим друзьям, Галя, надо меньше спекуляциями заниматься. Особенно раритетными вещами». Ему-то хорошо, да и Брежневой полезно в себя прийти, а вот мне каково стукачом работать?
— Ну что? Теперь в парную — Чурбанов потирает руками — Ух, Витька, ну мы тебя сейчас напарим. В четыре министерские руки. Да, Николай?
А вот и расплата пришла. Я тоскливо смотрю на дверь. И не сбежишь…С другой стороны, может распаренные министры помогут мне с Кёльном?
* * *
К интервью с журналистами МК, назначенному на 3 часа дня, я успеваю тютелька в тютельку. После Сандунов мы с Лехой сразу же помчались в ЦКБ забирать оттуда деда. Забрали, отвезли его домой, передали из рук в руки счастливой маме. Потом я по-быстрому вручил нашему патриарху все подарки из Англии, прибывшие позавчера в контейнере и рванул на работу. Теперь вот вожу делегацию по своей студии, показываю им наши достижения и трудовые будни…
Приехали они к нам целой толпой — аж четыре человека. Один из них, правда, всего лишь фотокорреспондент. Зато остальные… Во-первых, нас почтил своим вниманием сам главный редактор — Лев Гущин. Ну, это и понятно — после моего общения с Чаковским, главредам остальных изданий тоже стало интересно, что я за фрукт. Второй гость — Юрий Филинов, журналист, основавший музыкальную рубрику в этой молодежной газете — знаменитую «Звуковую дорожку». Возглавлял делегацию один из заместителей Пастухова из ЦК ВЛКСМ. Человек с прозвучавшей на всю страну фамилией — Деточкин. Последний приехал рассказать мне о подготовке Бессмертного полка на 9-е мая и договориться об участии группы.
В ходе экскурсии по студии фотокорреспондент постоянно порывается что-нибудь сфотографировать, Гущин его мягко останавливают. Ну, да… здесь я согласен — не стоит коллег так дразнить, одна наша аппаратура вызовет шок у любого советского музыканта, а еще собственное ателье и целая стена с фотографиями знаменитостей. Филинов предлагает разместить в газете наше фото с Ленноном или фрагмент выступления на сцене в Уэмбли, где я в образе Майкла Джексона. Нет, скромнее нужно быть товарищи. Лучшее — враг хорошего. Мою скромность все одобряют, и мы сходимся на том, что сейчас нужно сделать обычный групповой снимок. А вот завтра на субботнике… Тема субботника вызывает не меньшее оживление, чем стена наших достижений. Особенно у Гущина. Перемещаемся в мой кабинет для продолжения беседы. По дороге Клаймич сообщает гостям, что место для нашего трудового подвига уже утверждено в верхах — сквер перед гостиницей Космос. Главред тут же обещает прислать туда завтра своих сотрудников, этот материал тоже войдет в большую статью.
Ну, а дальше мы больше трех часов беседуем на самые разные темы, и музыка далеко не главное в нашем разговоре. «Московский комсомолец», одна из немногих газет в СССР, которая постоянно публикует материалы, посвящённые полузапретной в эту пору тематике: неформальным молодёжным движениям, рок-музыке, западному кинематографу — они вроде как и есть, но в то же время и нет. Гущина и Филинова больше интересует вопрос о жизни молодежи в капстранах, их политические взгляды, возможность получить там образование. Отвечаю по мере своих сил, но разговор все равно неизбежно возвращается к музыке и к нашим выступлениям за рубежом. Потом переходим к повседневной жизни в Союзе. И некоторые вопросы ставят меня в тупик, если честно. Отвечаю на них и сам вдруг понимаю, насколько жизнь группы в Москве ограничена стенами студии. Если бы не приезд Моники, то мы бы сами ни в театр не выбрались, ни в Суздаль, ни на экскурсию по Кремлю. Весь наш обычный маршрут и распорядок: дом — студия — репетиция — концерт. Со стороны я, наверное, выгляжу каким-то диктатором — эксплуататором, и ведь хрен кому докажешь, что мои сотрудники — трудоголики еще почище их руководителя.
Читать дальше