Марчин Вольский: Пес в колодце

…этот паршивый парад. Только жабу необходимо доесть до конца. Чтобы выиграть, нельзя предупреждать противника. Вот будет номер, когда через три дня я проведу с Кардуччи испытания на всем правлении in corpore. Будет шампанское, коктейли, торты. Никто ни о чем и не догадается, дадим этой своре негодяев слопать с пирожными процессоры Уго, после чего я покажу им парочку снимков с Раймондом. Интересно, каким будет эффект? Отправится ли Лили в монастырь? Или, возможно, Бьянки наденет власяницу? Более всего меня бы обрадовал Эусебио, присоединяющийся к флагеллантам[25] Флагелланты = бичующиеся.. А после того мне даже не нужно будет менять правление… Я покажу тебе, Раймонд, как делается Новая Евангелизация. Через год у нас будет человечество, преданное добру и Господу Богу…

— Ни черта ты не понял из учения Пристля, — вздыхаю я, думая про Гурбиани. — Неужто этот придурок не понимал, что применение "Психе" для обращения человечества было бы такой же самой манипуляцией, о которой мечтал дон Никколо. Всего лишь глупой поправкой Творца, который ведь дал нам вольную волю. Но продолжаю читать дальше:

Лука советует, чтобы я не ходил на тот парад. Эх, этот Торрезе, с его вечной излишней впечатлительностью, везде он чувствует заговоры, измены… Он приказал меня пить исключительно напитки из банок. Сумасшедший. Ну как бы я пережил день без своего кофе по-турецки. Пока они не знают, что мной задумано, я в безопасности. Одна только Лили может о чем-то догадываться, но ведь Лили меня любит. Она обязана мне всем. И ценит это. Как это она красиво может говорить: "Если бы тебе когда-нибудь понадобилось новое сердце, я бы отдала тебе свое". Вот если бы она могла дать мне новую голову… Из старой все хорошее я уже излил в книгу. Эх, Лили, если бы пять лет назад я знал сейчас то, что знаю сейчас…

Было время. Нужно было на тебе жениться… А теперь, наверняка, поздно.

Ладно, в последний раз поиграем в дьявола. Но с завтрашнего дня — ангел!

Вновь вспышка в мозгу. Воспоминание ситуации, видимой словно бы в сиянии вспышки. С совершенной точностью вижу тот вечер, вижу себя, как закрываю ноутбук, попиваю принесенный Лили и уже остывший кофе, протягиваю руку к висящему в шкафу костюму Люцифера…

Погоди, а о какой книжке он писал? О какой книге? Возвращаюсь к реальности, снова возвращаюсь в меню, перетряхиваю каталог файлов, нахожу один крупный под названием "Колодец". Открываю, читаю…

Стон колоколов вибрирует, отражается от стен крутых улочек, скользит по медным блевательницам водостоков, распугивая с чердаков стаи птиц, которые с шумом крыльев взмывают в солнечное небо, не вызывая ни малейшего впечатления на каменных чудищах, таящихся вокруг башен собора. Спокойствие этих монстров контрастирует с настроем людской толпы: потной, волнующейся, многоцветной, похожей на тушу какого-то древнего дракона. И такой же как он — прожорливой. Чернь что было сил напирает на кордоны, выстроенные из городских стражников и герцогских гвардейцев вдоль дороги, ведущей на Площадь Плача, как если бы этот дракон желал насытиться чужим страхом, болью, смертью…

Господи, откуда я это знаю, что должен означать этот текст? Просматриваю очередные страницы, главы. Снова я в Розеттине, узнаю места и людей — Ансельмо, граф Лодовико, Ипполито, Мария…

Господи Иисусе, ведь это его роман! Который он писал с самого детства. Тайное убежище его души. Мой роман!

Спадают последние узы, до сих пор стесняющие мою память.

И вспоминается кульминация парада. Я, Люцифер, Повелитель Тьмы. Стою возле переодетого в Смерть Эусебио на высокой трибуне на Виа Иллюминационе; в руке у меня вилы. С левой стороны от меня голая Лили в качестве богини Афродиты, в венке из черных роз на голове, а идущие внизу участники парада приветствуют меня:

— Ave, diavolo! Ave, diavolo!

Чувствую, как давит меня нежелание и отвращение к этой роли, только кошмар все так же продолжается среди грохота фейерверков и… Что это со мной происходит? Вдруг меня заливают волны жара, словно бы родом из невидимого котла. Все цвета делаются неестественно яркими. Мой маленький дружок каменеет в приливе похоти. Я уже не контролирую свои действия.

— Шеф, не-е-ет! — кричит отделенный от меня кордоном голых гладиаторов переодетый в друида Лука Торрезе.

Я его не слушаю, соскакиваю посреди всеобщих приветственных криков с трибуны, погружаюсь в водоворот черного наслаждения, и я уже всего лишь частица того Левиафана, что заполняет своей тушей всю широкую аллею. Сейчас я знаю, что это не я, это некто, нафаршированный наркотиками, давний Гурбиани в своей последней сцене. Тут же в мои объятия попадает девочка, лет, наверное, тринадцати, невинная как розовый бутон. В своем прозрачном муслине она красивее самой Гебы, что прислуживала на Олимпе. Девица бросается мне на шею. Я же поцелуями раздавливаю ее полные и влажные, по-взрослому умелые губки и жадно разыскиваю едва-едва пробивающиеся грудки…