Алекс Бор - Лучшее [антология]

И оба они знали, что продажа этой машинки карается законом более строго, чем убийство, фальшивомонетничество или продажа тяжелых наркотиков.

— Беру, — выдавил Макс, и полез, наконец, в карман линялых джинсов за толстой пачкой купюр, перетянутых резинкой.

…Лера встретила Макса грустной улыбкой.

Он не снял обувь, даже не расстегнул плащ: просто устало рухнул в угол дивана, на котором она лежала. Лицо его с прикрытыми глазами выражало полную безнадежность.

Она несколько секунд вглядывалась в это лицо, стараясь усмотреть в нем хоть какой-то признак надежды. Не усмотрела, и хотела было уже бессильно откинуться обратно на подушку, как один из его глаз вдруг приоткрылся и глянул в ее сторону. Глаз был веселым и хмельным. Впервые за много дней он отливал перламутром.

Через мгновенье открылся другой глаз, и взгляд его словно высветил и изменил до неузнаваемости всю фигуру.

— Работает!!!

Макс с криком подпрыгнул и начал пританцовывать, выписывая по комнате хитрые пируэты.

— Заяц, она работает! Работает!!!

Лера покрутила у виска и сказала слабым голосом:

— Ты всегда был сумасшедшим.

— А ты как думала? Муж я или кто?!!

Она улыбнулась.

Впервые, с тех пор как врачи поставили ей безнадежный диагноз, на ее лице заиграла светлая улыбка, в которой угадывалась надежда.

…Виталик почесал волосатой рукой, усеянной феньками, немытую босую ступню и продолжал задумчивым голосом:

— В момент наступления смерти нужно нажать кнопочку «Start», и тогда сущность умершего тихо и мирно перетечет вот сюда, — он показал на пластиковый прозрачный корпус заветной машинки. — Если все сделать правильно, цвет жидкости должен измениться. Все просто!

— А каким должен стать цвет? — спросил Макс, прихлебывая пиво из банки.

— Не знаю точно, — ответил Виталик. — Обычно варьируется от бледно — голубого до багрового. Есть теория, что…

— Да погоди ты с теориями! — буркнул Макс. — Дальше-то что?

— Дальше? — голая ступня с хрустом описала в воздухе полукруг. — Дальше ничего.

— Как ничего?

— Аккуратно подзаряжать батареи и копить миллион евро на новое тело.

— А если батареи сядут?

— Значит сядут.

— И что тогда?

— Что тогда? Хм… что тогда…, — он в задумчивости потянулся к початой пачке «Голуаза». — Тогда все, чел, иди и заказывай панихиду.

Из пачки «Голуаза» была вынута не сигарета, как можно было бы ожидать, а папироса «Беломор», туго набитая зеленой смесью. В синем пламени зажигалки она загорелась малиновым, а затем пыхнула сладким тяжелым дымком. Виталик почти скрылся в этом дыму, и губы его почти беззвучно добавили:

— Так сказать за упокой души.

— …Сама я ее нажать не смогу ни при каких обстоятельствах, правильно? — Глаза Леры светились малюсенькими зелеными огоньками, отражаясь от копны черных волос, которые даже сейчас могли бы стать предметом зависти любой модницы.

— Твоя логика как всегда безупречна, заяц, — Макс сосредоточенно дососал сигарету и добавил в дикобраза пепельницы еще одну окурковую иглу. — То есть ты предлагаешь…

— Да, предлагаю. Или ты хочешь сидеть возле меня 24 часа в сутки?

— Но можно позвать Машу…

— Машу нельзя! И Галю нельзя! И даже Сашу!!! Я ревнива, ты забыл?

Он криво усмехнулся. Подумал: чувство юмора умирает последним.

— И?

— И ты убьешь меня!

— НЕТ! НИ-КОГ-ДА! — голос его был тверд.

… — Тогда остается только определить способ. Как там бишь, твоя курсовая называлась, милый? «Апология суицида»?

— «Апология самоубийства».

— Ну вот и тащи ее сюда. Выберем что-нибудь забавное.

Макс подумал: еще недавно с таким же рвением она требовала кулинарную книгу. Он давно не видел ее такой увлеченной.

— «Имейте в виду, если вы попросите друга, ему могут пришить убийство…». Понял, да? Пришьют тебе убийство!

— Угу, — хмыкнул Макс. — Я тебя придушу!

— Придушить? А что это? Любопытно! — она перелистнула несколько страниц. Ага… Вот! «С этого стопроцентного газа вы весело отъедете…». Писал человек с чувством юмора!

— Вот сейчас огрею чем-нибудь по голове! — Макс сделал зверское лицо. — И отъедешь… С чувством юмора!

…задумчивость с оттенком раздражения.

— Тебе все не то и все не это!

Он (бледный) продолжал гнуть свое:

— Ну, сама послушай: при смерти от удушья мучения могут длиться до десяти минут, при этом человек находится в сознании. Особенно часто это происходит при небольшом весе человека.

— Ладно, дальше.