И ладья, где я командую, в сути твоя, и товар весь на твои деньги куплен, и склады твои! Ты мне последний год заместо отца стал — учишь всему, все показываешь, мелкие дела доверяешь вести, а прибыль поровну делишь.
От папаньки я последние годы ничего, кроме пьяных оплеух и не видал. Беги, волчица, — это если матери, лети, сучий потрох — это мне, за водкой! — вот и весь его сказ.
Мы с тобой и так-то не чужие, ты все-таки отцов брат, а тут вообще породнимся! Не пойму только, чего ты раньше нас сторонился, в одном ведь городе всю жизнь живем.
Мартын утер набежавшую слезу.
— Хороший ты паренек, Андрейка, славный и добрый. Скажу тебе правду — не родня мы с тобой, совсем не родня. Я твою мать, Грушеньку, с юных лет люблю, и всегда замуж звал, а она, вишь, другого предпочла. Груша и сейчас не о покойнике-муже тоскует, а тебя столь ранним замужеством обидеть боится — вдруг ты ее за это осудишь. Все говорит мне:
Вот подождем годок-другой, мальчик к тебе привыкнет, да тогда и поженимся. А я ведь по ней с молодых лет тоскую, и мне лучшей семьи, кроме вас двоих, никакой не надобно!
А раньше не показывался, потому что батяня твой меня на дух не переносил, самого вида моего не терпел. Как увидит, сразу за нож хватается. Я бы наплевал, отнюдь не из трусливых буду, да Грушенька упросила зверя этого не обозлять лишнего, вот я у вас и не бывал никогда.
И за все прожитые годы у меня из-за этой несчастной любви ни жены, ни детей никогда не было — вы мне самые родные на белом свете люди, и ты мой единственный наследник.
— Вот погоди, отец! Как вернемся, враз мамку под венец с тобой проводим! Буду как поп ей каждый день в уши петь:
Во грехе живете! Не позорьте меня, бегите срочно в церкву венчаться!
Без тебя мы уж больно плохо жили, а с тобой мне и наследства никакого не надо, сам заработаю!
— Эх, молодо-зелено, — смахнул еще слезу Мартын, — старайся конечно, только без начального капитала слишком трудно в люди выбиваться. Я эту трудную дорожку с самых низов прошел, выхлебал горя и лиха целый жбан. Хотелось бы, чтоб ты этих трудностей в жизни не ведал, с улыбкой по жизни начал идти, а не гнулся, как я, полжизни на чужих людей.
Потом купец перевел затуманенные глаза на меня и расслабленно сказал:
— Возьму я вас, пожалуй. Но коней придется тут оставить, уж не взыщи — оченно тяжелы как груз и трудны в перевозке. С каждого из вас по милиарисию возьму, харчи для себя отдельно покупайте.
— Андрюш, подойди к моим ребятам, скажи им насчет коней и еды, пусть пока на рынок сходят. Наина пусть пока здесь останется, вдруг понадобится.
Мартын, а ты как к волхвам относишься?
— К белым хорошо, — опять посерьезнел мореплаватель, — очень полезны они для людей, а к черным плохо — гадкие пакостники и враги человечества.
Отлично! И главное никаких церковных выдумок к делу не приплетается, а то все вечные песни: вы слуги сатаны, да пособники дьявола!
— Я белый волхв. Богуслав с Наиной тоже. Мы добираемся в Константинополь по очень важному делу. Приближается Армагеддон и нам некогда объезжать все замечательные болгарские побережья. Я дам тебе в десять, двадцать раз больше того, что ты запрашиваешь, только надо будет поплыть кратчайшим путем — прямо через море.
Мартын, глядевший на меня вначале с недоумением, вроде понял, что случилось.
— Ты выпил с утра лишнего? Чрезмерно опохмелился после вчерашних возлияний?
— От ватаги нас осталось в Херсоне всего пять человек. Подзови любого и расспроси, не пьяный ли бред я тут несу — может найдешь кого потрезвей. Я дам команду, чтобы ватажники перед тобой не таились, а сам для верности выйду.
— Говоришь вроде разумно… Да и на вид не пьян… Будете биться в толпе праведников с сатанинским воинством?
— В этот раз все идет не совсем так, как было предсказано. Воинство черного волхва мы уже перебили, но нашего положения это почти не облегчило — к Земле по-прежнему летит камень, который погубит на планете все живое.
— Ты в этом уверен? Может тебе все это мерещится?
— Мне ничего не мерещится, я этот убийственный булыжник и не вижу, но его видят черные и белые волхвы помощнее меня. Православная церковь не осталась в стороне — от нас только вчера ушел протоиерей храма Святой Софии в Новгороде Николай, защитивший нас в бою щитом, полным Божественной силой; переславский митрополит Ефрем выделил нам деньги, коней и провизию в дорогу.
— Одни русичи за все человечество встали?
— Отнюдь. От евреев идет Наина, а ее бывшего мужа я не взял — у него особенных способностей, кроме безудержной смелости, никаких нету. Иудейская община Киева тоже отсыпала нам денег на поход.
Читать дальше