Кулак Петрович И Ада - Брод в огне

— Правильно.

— Вы также сказали, свобода нуждается в защите.

Наклз молчал, рассматривая цветные куски бумаги на столе и холеные ручки своей собеседницы. Подпиленные ноготки, белые манжеты, браслетов и колец нет. Его в глубоком детстве могла придушить подушкой родная мать, могли насмерть замордовать в имперском тренировочном лагере, потом было больше двух тысяч спусков во Мглу с непредсказуемым исходом — и вот он жив, в калладской столице сидит и играет в поддавки со смертью. А смерть выглядит как чистенькая некрасивая барышня с медицинским образованием, которая через пару минут сделает пометку в его личном деле, и все будет кончено.

Все-таки жить оказалось очень страшно и очень смешно. И больше смешно, чем страшно.

— Да, и это я тоже сказал, — покорно кивнул Наклз. — Свободе угрожает рабство.

«И умницы с тестами. И то, что ее вовсе нет».

— Именно. Значит, чтобы спасти свободу, нужно искоренить рабство?

Барышня задала все обязательные вопросы и получила ответы, но не прекращала изысканий. Не иначе, диссертацию писала. Если бы речь не шла об инъекции морфия, эдакая преданность чистой науке в двадцать с небольшим лет могла бы позабавить.

— Да, нужно уничтожить рабство, — безо всякого выражения подтвердил Наклз.

— Так и что же нужно сделать, чтобы уничтожить рабство?

Ему, определенно, задавали хороший вопрос. За почти пять сотен лет существования Калладской кесарии великие умы так и не удосужились его разрешить, и вот честь ответить выпадала вероятностнику второго класса, проходящему тест на вменяемость. И, судя по всему, данный тест заваливавшему.

Кейси бы очень огорчилась. Наклз не огорчался, он только хотел выйти на свежий воздух. Маг почти не мог дышать, хотя в комнате, где они сидели, было вроде бы чисто и прохладно, а в занавешенное белым тюлем — непривычным для казенных учреждений — окно падал неяркий рассеянный свет. Все казалось домашним, милым и прелестным, от занавесок до манжет научно подкованной барышни.

Наклз, увы, не понимал «усредненной логики», о которой говорила Кейси, и построить ответ, исходя из нее, не мог. И этот вопрос девушка взяла из головы, к такому они не готовились. Оставалось как-то выкручиваться самому. С падением каждого конкретного тирана диктатура не рушилась. Тот же Аэрдис простоял уже без малого тысячу лет. А уж сколько простояла имперская церковь — и подумать было страшно.

— Чтобы уничтожить рабство, нужно уничтожить рабов, — безапелляционно заявил Наклз.

— Тиранов, вы имеете в виду?

«Усредненная логика» в его исполнении, видимо, не сработала.

— Я имею в виду ровно то, что сказал. Хотите спасти свободу — убейте рабов. Тиранов делают рабы, — ровно повторил маг.

Барышня несколько секунд молчала. Потом улыбнулась:

— Довольно интересная идея.

«Интересная идея» сделала то, чего не смогли сделать с полдюжины предыдущих вопросов — добила Наклза. Ненависть буквально прошила его вдоль позвоночника, как физическая боль.

— Мне кажется, вы здесь могли услышать много значительно более интересных идей и концепций, — медленно произнес он, прикрыв глаза. Наклз очень четко представил, как стирает лицо девушки, и оно делается смазанным, словно фотография недавно вышедшего из Мглы мага. — Вы кандидатскую пишите или уже к докторской готовитесь? На сколько трупов вам придется встать, чтобы получить «превосходно»?

Повисла звонкая тишина. Только занавеси на окне чуть шуршали, да скрипели двери этажом ниже.

— Боюсь, я вас не понимаю…

— А такие как вы всегда все знают и никогда ничего не понимают. Потому что знать удобно, а понимать — неудобно. Да что там неудобно, можно случайно думать начать.

— Я, с вашей точки зрения, выходит, болванчик, который не думает?

— Я же не спрашиваю, являюсь ли я, с вашей точки зрения, жучком, сколько лапок вы мне уже оторвали и сколько еще планируете. Оставим личности. Мне только хочется знать, как много людей вы намерены убить просто так. Каждый новый интересный вопрос, который вы задаете, это новая строчка в вашей научной работе. И новый укол морфия. Не слишком ли высокая плата за идеи? Которые, разумеется, совершенно бесценны, как и поэзия, и свобода, и нравственность, и что вы там еще с меня спрашивали…

Наклз перестал мысленно рвать пространство и снова поглядел на девушку.

Она рассматривала его с удивлением, как будто перед ней находился внезапно обретший дар речи стул или куст.

— Я никого не убиваю.