Александр Колосов - Гроза над Элладой [СИ]

— Это кто? — спросил Торит, тыча пальцем в спящего.

— Пополнение. Не видишь что ли? — огрызнулся Фидий. — Мидана, слетай к Аркадцу и скажи, что их обоих с Гертом вызывает Ритатуй.

Мидана охотно кивнула и убежала.

— Ну, не знаю, как насчёт Кэма, — рассуждал между тем младший Изолид, задумчиво разглядывая Лика, — а Кану он совсем не уступит. По крайней мере, что касается возможности похрапеть.

— А что он вообще за фрукт? — поинтересовался Орфей.

— Откуда мне знать! — с досадой ответил десятник. — Ритатуй говорит, будто он себя неплохо проявил. А где — о том лишь двоим ведомо. Ну ладно, хватит трепаться! Венета, Эвридик… тьфу ты… Эвридика, варите ужин. Остальные, айда за мной!

Доведя учения до конца молодые воины вернулись к костру. Венета, Мидана и Эвридика уже поджидали их с ужином, Лик всё ещё спал.

— Во даёт! — с восхищением сказал Орфей.

— Подъём, старина! — Кул потряс нового товарища за плечо и тут же отшатнулся в сторону; мгновенно проснувшийся Лик вспрыгнул на ноги и схватился за рукояти ножей. — Сумасшедший какой-то, честное слово!

Лик озирался по сторонам с абсолютным непониманием:

— Э, приятели, где это я? — спросил он. — Ах да, вспомнил! Ведь ты мой командир Фидий.

— Совершенно верно, — подтвердил старший Норит. — А это твои товарищи: Леон, Торит, Гифон, Кул, Орфей, Эвридика, Мидана…

С каждым новым именем дугообразные брови Лика всё ближе сходились к переносице. Он хорошо помнил, что уже слышал их, но где — спросонья вспомнить было довольно трудно.

— … Венета, — закончил Фидий.

— Ве-не-та?! — Лик вздрогнул и повернулся к девушке. — Коринфянка?!

— Коринфянка, — подтвердила та и оглянулась на Фидия.

— А ты Фидий Норит? — глаза маленького фессалийца широко распахнулись.

— Верно! Откуда ты меня знаешь?

Ошеломление Лика было полным:

— Вот это да! — промолвил он и замер, как вкопанный, лицо его побледнело, словно у мертвеца. — Вот это да!

— Откуда тебе известно моё имя? — Фидий шагнул к оцепеневшему мальчику, встряхнул его за грудки.

— Так это, значит, меня вместо Кана и Кэма? — вопросом на вопрос ответил тот.

— Отвечай! — Фидий встряхнул его ещё сильней.

— Да убери ты лапы, бревно тебе в глотку! — заорал выведенный из зыбкого равновесия Лик. — Из Фессалии я, из Фессалии! С братом твоим за атлантской нечистью следил!

— Что, что с ними?! — это уже Венета схватила Лика за руку и трясёт его со всей силы. — Где они? Ну, говори же ты!

— А что я тебе скажу? — в свою очередь спросил эдеец, опуская голову. — Врать меня не научили… Я из Эдеи, город наш спалили атланты. Уцелел чудом, очнулся на закате, пошёл в погоню за врагами, чтобы за родных отомстить. По дороге встретил ваших, меня взяли к себе. Напали на обоз авангарда, потом прорвались сквозь стражу Оленьего прохода, чтобы основные силы разведать. На обратном пути в Оленьем проходе наткнулись на засаду… — малыш тяжело вздохнул и замолчал.

Девушки, плача, утешали рыдающую Венету. Плакал мужественный Леон, опустив плечи, замерли старшие братья Кана, Орфей тупо смотрел себе под ноги…

— Скотина! — гневно сказал Кул, хватаясь за рукоять меча; слова чёрным потоком хлынули из кривящихся губ Изолида со всё возрастающим бешенством. — Подонок! Сволочь фессалийская! Сам удрал, а товарищей бросил, подлюга! Своими руками удавлю!

Он бросился на Лика. Фидий и Торит перехватили его, Изолид бился в их могучих объятиях, стараясь вырваться, плакал навзрыд и поносил эдейца, на чём свет стоит. Десятой доли тех оскорблений, которым подвергся Лик, хватило бы для пяти смертельных поединков. Но Лик не двинулся с места, пока Кула не утихомирили. Только тогда он сделал шаг вперёд:

— Я не буду драться с тобой товарищ. Ты потерял друзей и ещё не знаешь меня. Не завтра-послезавтра будет решающее сражение, и ты увидишь, боюсь ли я смерти. И тебе будет стыдно за свои слова, я знаю. Виновным я себя не чувствую — я ничем не помог бы ребятам, атлантов было слишком много. Кроме того, уйти мне пришлось не по своей воле, по приказу. В нашем отряде приказы было принято выполнять без рассуждений — хороши они или плохи. Вот так.

У костра воцарилось неловкое молчание. Неизвестно, сколько бы длилось оно, если бы не Торит:

— Не обижайся, эфеб, — сказал он, обнимая за плечи маленького фессалийца, — Кул не ведал, что творил. Кан был его лучшим другом. Не таи зла, не лелей обиды. Ты полноправный воин нашего десятка, и если кто обидит тебя, тот будет иметь дело с нами. Садись, и помянем героев чашей вина.