Игорь Валериев - Ермак. Начало

– Не бойся, все закончилось! – Я отвел правую руку с саблей за спину, начал наклоняться, чтобы левой рукой коснуться волос девочки, точнее сказать, молодой девушки. В этот момент я ощутил сильный удар под лопатку, затухающим сознанием услышал звук выстрела и, падая на девушку, увидел перед глазами всепоглощающую черноту.

– Ермак, очнись, ну пожалуйста, очнись, Ермак! Я тебя очень прошу, – эти слова прорвались через муть забытья, после того как я почувствовал влагу льющейся на мое лицо воды.

– Отставить панику, Лис! Доложить обстановку, – еле просипел я, ворочая в пересохшей глотке распухшим языком.

– Все хорошо, Ермак. Очнулся? Здорово-то как! – зачастил Ромка. – Тебя последний хунхуз от края поляны достал. А я его потом снял, когда он из-за деревьев вышел. Я, Ермак, пачку выронил, поэтому так долго перезаряжался. Сука! Хотя того, кто в тебя выстрелил, все равно не видел.

– Что со мной?

– Тебе справа под лопатку по касательной прилетело, а потом пуля под ключицу вошла и внутри застряла. Я, как нас Сычев и Марфа учили, тампоны наложил и рану замотал, но одного бинта мало. Кровь продолжает сочиться. А остальные бинты пришлось на китаезу, что с девчонкой бежал и отстреливался, потратить. У него правая нога прострелена, ключица левая перебита и в спину с правой стороны ближе к пояснице пуля вошла. Спереди не вышла. Но живой! Не знаю, как долго еще жить будет?

– Лис, скачи в станицу, веди помощь, – я с трудом выталкивал из себя слова. – Мне под руку положи револьвер. И торопись, я долго не продержусь. Отрублюсь.

Ромка засуетился, подобрал в траве револьвер, проверил наличие патронов, провернул барабан и взвел курок, после чего положил его рядом со мной, а потом припустился бегом в сторону леса, где мы оставили своих коней.

Проводив взглядом Ромку, я повернулся в сторону молодой девушки, которая сидела на траве рядом со мной, устало опустив голову между окровавленных по локоть рук.

– Как тебя зовут? – обратился я по-русски к девушке. На мой вопрос она вскинула голову и посмотрела на меня испуганно-вопрошающим взглядом. Потом покачала головой и руками показала, что не понимает меня. Я стал задавать этот вопрос по порядку на французском языке, немецком и, дойдя до английского, услышал ответ: «Ли Мэй Лин».

– Мэй, возьми в руки револьвер. Если кто-то приблизится к нам, стреляй, – с трудом проговорил я и потерял сознание.

В следующий раз пришел в себя уже в больничной палате станичного фельдшерского пункта. Еще по весне были выделены деньги из канцелярии генерал-губернаторства, на которые рядом с фельдшерской избой был возведен пристрой из трех комнат: палаты на четыре койки, помещения для приема больных и комнаты, которую можно было назвать операционной.

Я лежал на набитом свежим сеном тюфяке, покрытом самотканой льняной простыней, под головой под наволочкой ощущалась подушка с гречишной лузгой, накрыт я был еще одной простыней. На груди и правом плече ощущалась плотная повязка. Кроме нее на теле были только штаны исподнего.

«Живой! Опять повезло! – были мои первые мысли. – Еще повоюем. Только часто что-то меня дырявят. И пить сильно хочется». Я открыл глаза, во рту была песочная Сахара. Попытался позвать кого-нибудь, но исторг только какое-то мычание. Краем глаза заметил какое-то движение. Повернул голову и буквально остолбенел. Ко мне приближалась Мэй Лин, одетая в яркий красно-белый казачий сарафан, что придавало ей невероятно милый вид.

В станице Черняева проживали в основном казаки русской наружности, так как основу переселенцев составили семьи с Дона и Сибири. В других же станицах, основанных забайкальцами, намного чаще можно было видеть казаков и казачек с наружностью бурят, эвенков, нанайцев, орочей, удэгейцев, маньчжуров и китайцев. В последние годы казаки все чаще и чаще привозили жен с другого берега Амура. Женщин в станицах не хватало, мужчин рождалось больше, плюс к этому в казачье сословие переводили солдат Забайкальского гарнизона, которые приходили на Амур бессемейными. А без женщины хозяйство не хозяйство.

Мэй Лин подошла ко мне и вставила мне в губы носик заварного чайника.

– Пей, Тимохей, – с очень забавным акцентом на английском произнесла она. – Я сама эти травы заваривала. Тебе они нужны, ты много крови потерял.

В рот мне полилась божественная при моей жажде жидкость – чуть теплый травяной сбор, во вкусе которого преобладал шиповник. Оторвавшись от носика чайника, я перевел дыхание.