Лев Гурский - Вторая попытка

Неизвестный так зыркнул на главного советского комсомольца, что слова «арестовать» и «выслать из страны» застряли в горле у Павлова.

— … поощрить, — закончил за него Неизвестный. — Я тоже так думаю, Никита Сергеевич. Надо дать Госпремию. Это картина товарища Соостера, из Эстонии. Двойное яйцо символизирует победу советского птицеводства. Так сказать, догоним и перегоним Америку… А дальше «Атомная станция» художника Янкилевского. Очень правильная картина. Отражает успехи наших энергетиков…

— А почему здания похожи на квадратики? — не своим голосом пискнул Павлов.

— Потому что вид сверху, — строго объяснил Неизвестный. — Товарищ Янкилевский соблюдает режим секретности, и правильно делает. Уже за это его обязательно надо представить к награде. Верно я рассуждаю, а, Никита Сергеевич?

— Верно! — подтвердил Хрущев. — Составьте список, всех наградим. Знаете, мне нравится это ваше новое искусство. Раньше я не очень понимал, что такое социалистический реализм, но вы мне объяснили, и я понял, спасибо большое…

Суслов тихо чертыхнулся и выбрался из толпы, не дожидаясь окончания встречи. Его план не просто провалился: он привел к результатам, прямо противоположным задуманному. Теперь надо побыстрее реагировать, изгибаясь вместе с новой линией партии. Иначе найдутся желающие обвинить его самого в саботаже…

Несмотря на поздний час, в центре Москвы бурлила жизнь. Спешно собралось правление МОСХа, чтобы выписать организаторам выставки почетные грамоты и крупные денежные премии. В редакции газеты «Известия» торопливо переверстывали первую полосу. Главный редактор Алексей Аджубей бдительно следил, чтобы набор статьи «Грубая мазня» был рассыпан до последней буквы и срочно набран другой материал — «Передовики советского авангарда».

В ту же ночь писателя Владимира Дудинцева разбудил звонок в дверь. На пороге стоял режиссер Григорий Чухрай.

— Вовк, ты не поверишь, — закричал он, — мы завтра же запускаемся с экранизацией твоего романа «Не хлебом единым»! Вот договор, давай скорей подписывай, пока там наверху не передумали.

— А что, могут? — поинтересовался Дудинцев.

— Да черт их поймет! — пожал плечами Чухрай. — У них семь пятниц на неделе. Сегодня вроде была выставка авангардистов в Манеже, Хрущев вдруг похвалил, и теперь все начальники бегают, как наскипидаренные — проявляют инициативу. Соревнуются, кто из них будет либеральнее. Говорят, час назад Сафронова пинком турнули из «Огонька». Журнал теперь возглавит сам Исаич. И он вроде уже попросил у Анны Андреевны врезку к подборке неопубликованных стихов Гумилева…

Еще полчаса спустя зазвонил телефон в квартире Бориса Пастернака.

— Борис Леонидович, вы живы-здоровы? — спросил незнакомый женский голос. — Вот и отлично, поздравляем, сейчас с вами будет говорить член ЦК Семичастный.

Через секунду в трубке возник баритон, исполненный глубокой печали:

— Товарищ Пастернак, и я лично, и всё наше ЦК глубоко сожалеют о допущенной в отношении вас трагической ошибке. Мы просим у вас прощения. Сами знаем, что культурки у нас в кадрах не хватает. Это не ваша вина, а наша беда. Пожалуйста, завтра же, не откладывая, известите Нобелевский комитет о том, что вы соглашаетесь принять их замечательную премию.

— А… — начал было Пастернак.

— А ваш прекрасный роман мы, конечно же, опубликуем. Вы хотите сразу отдельным изданием или сперва журнальный вариант, в «Новом мире»? Если надо, мы предупредим товарища Твардовского. В любом случае аванс вы можете получить уже завтра. А когда выберете время, заходите, эдак без церемоний, к нам в ЦК. Первый секретарь примет вас в любое время и без очереди…

Между тем на другом конце Москвы трое седлали коней. Ночь содрала с этой троицы фальшивые обличья. Тот, кто сегодня был в дешевом свитере, оказался в черном плаще, в берете и при шпаге. Бледный рыцарь со значком МОСХа обрел клетчатый костюм, пенсне и глумливую ухмылочку. У цыгана в красной рубахе отрос пышный хвост, а его усы из человеческих превратились в кошачьи.

— Гениально исполнено, мессир! — мурлыкнул тот, кто притворялся Жутовским. — И все же меня кое-что беспокоит. Стоило ли нам вмешиваться в ход истории?

— Считай это моим капризом, но я гуманист, — ответил ему черный плащ. — Я люблю здешних людей. Они — часть той силы, которая вечно хочет блага и которой всегда чуть-чуть не хватает удачи. Они готовы броситься в бою на амбразуру, но в мирной жизни робеют перед властными ничтожествами. Художники, заметь, еще — лучшие из творцов, но даже им без помощи нечистой силы в этой стране не справиться никак… Ну, полетели…