Лев Гурский - Баба Ксюча

В 8.30 должны были звонить на первый урок, а ровно за десять минут до того сухая очкастая Ксения Леопольдовна по прозвищу Баба Ксюча, преподавательница русского языка и литературы общеобразовательного лицея номер 37 города Саратова, переступила порог учительской. И немедленно споткнулась о большую неудобную фанерную коробку, поставленную кем-то и зачем-то у самой двери.

— Эй, вы поосторожнее, — не оборачиваясь, буркнула вечный завуч Плетнева по прозвищу, разумеется, Плетка. — Там миксеры для нашей столовой. Ценные вещи и, между прочим, на казенные деньги куплены. Смотрите ничего не раскурочьте.

— Я постараюсь, — кротко ответила Ксения Леопольдовна, уже с пола. — Доброе утро всем.

Ценной коробке было хоть бы хны. Чего не скажешь о бывших с утра еще целыми колготках, разбитом в кровь колене и сумочке, чья хлипкая костяная застежка при падении легко оторвалась и улетела под шкаф с наглядными пособиями.

Географичка Мелехина по прозвищу Черная Касса, участливо заохав, присела на корточки рядом с Бабой Ксючей и стала собирать обратно в сумочку ее разбросанные по полу внутренности: связку ключей, две шариковые ручки, тусклую перламутровую пудреницу, пейджер в потертом футляре и рыжий вязаный кошелечек на пуговке.

— Кстати, Ксения Леопольдовна, — сказала Черная Касса, попридержав кошелечек в руке, — а вы сдавали на юбилей физкультурнику? По-моему, вы тогда бюллетенили.

— А сколько было надо? — без особой радости спросила Баба Ксюча, кряхтя подымаясь с полу.

О том, чтобы вытащить застежку из-под шкафа, нечего было и думать. Так что сумочку теперь придется придерживать еще и сбоку — чтобы все не высыпалось обратно. Колено саднило, но черт с ним, заживет, а вот новые колготки, считай, пропали. Тридцать рэ на ветер.

— Ерунда, всего полтинник. — Географичка выпрямилась и с намеком вложила кошелечек прямо в ладонь Ксении Леопольдовне. Не отвертеться.

— У меня только сотня, одной бумажкой, — сказала Баба Ксюча, приоткрывая кошелечек.

— Вот и отлично, этого как раз хватит! — объявила Ч. Касса. — Вы ведь за поездку в лес полтинник тоже не сдавали, правильно? Помните, нас в марте на автобусе возили? За ландышами, забыли? Отец Иннокентий, ну который православный факультатив ведет, тогда еще гармонь порвал.

Ни про какой лес, ни про какие дурацкие ландыши и тем более про попа с гармонью Ксения Леопольдовна, конечно, не помнила. Но проще было заплатить, чем при завуче признаваться в склерозе. В этом учебном году в лицей понабежали еще две русистки — свежие, глупые, румяные и жадные до чужих часов. На одну из них, сильно грудастую Марину, говорят, запал сам директор Гугин.

Баба Ксюча машинально встряхнула кошелечек, где теперь сиротски звякала мелочь — на троллейбус обратно еще как раз, но на маршрутку уже не хватит. До начала урока оставалось пять минут, а неприятности все шли косяком. В ящике стола обнаружился тараканище размером с полпальца. Потом долго не находились сочинения десятого «Б». А едва учительница загрузилась с трудом обретенными тетрадками (и кто их, интересно, сунул на верхнюю полку?), классным журналом, деревянной указкой и двумя томами Достоевского, как в учительской объявилась та самая сладкая парочка: Марина в гнусном розовом джемпере с рюшами и Гугин в умопомрачительном пиджаке цвета «металлик».

— О-о, Ксения Леопольдовна, здрасьте! — заулыбался директор. Марина колыхнула розовым бюстом, изображая приветственный кивок.

— Здравствуйте, — Баба Ксюча сделала попытку проскользнуть к двери между директорским пиджаком и Марининым бюстом.

Маневрировать с занятыми обеими руками и сумочкой-инвалидкой подмышкой было ужасно неудобно. Серебристая Сцилла и розовая Харибда мигом сомкнулись.

— Ксения Леопольдовна, голуба моя, — сказал Гугин тем задушевным голосом, каким он сообщал о всяких административных гадостях, — я слышал, у вас вышло некоторое… э-э… непонимание с одиннадцатым «А»?..

Баба Ксюча угрюмо промолчала. Дубина стоеросовая Жуков из одиннадцатого «А», играя силушкой перед девчонками, сломал через колено двенадцать портретов классиков в деревянных рамах, уперев их из кабинета литературы. И ничего ему за это не было: папа у дубины — первый помощник мэра. В школу Жуков-старший не ходил из принципа, с директором общался с помощью мотокурьера мэрии, а на простую литераторшу просто плевать хотел.