Глеб Исаев - Двойник

"Ну разве можно так издеваться над слухом", — не выдержал Андрей и зажал уши. Настолько фальшиво прозвучал в его исполнении куплет последнего произведения.

"И песня-то неплохая… — озадаченно покачал головой он. — Но как можно не слышать, что отстаешь от темпа на добрую четверть… "

Клацнул замок, дверь скрипнула и отползла в сторону. В купе, щедро обдав Андрея коньячным ароматом, ввалился Кацман. В руках он держал полную бутылку и пару фужеров.

— Ну… Как идет процесс? — жизнерадостно поинтересовался он, водружая коньяк на стол. — Сейчас по соточке и отсыпайся.

— Вы, наверное, будете недовольны, но я это… — нерешительно произнес Андрей, — это петь не могу. Это не песни. Я не знаю, может, раньше, до того, что со мной случилось, мне это и нравилось, но теперь… Теперь я это петь не могу. Не знаю, правда, что у меня с голосом, может, он тоже исчез, но… даже если остался, такое — не могу.

— А ведь ты прав, Андрюша, — неожиданно произнес Кацман, сочувственно глядя на экран. — Я ведь только финансист. Мое дело — контракты, оплата, переводы, отчисления. Но, если честно, я вынужден с тобой согласиться. Это не искусство. А заставить тебя никто не вправе. Что ж… тем лучше. Может, так оно будет даже и лучше, чем рубить хвост по частям. Честнее. Правда, завтрашний концерт отработать все же придется. Уж извини. Мы обязаны платить людям. И музыкантам и организаторам, да и вообще. А чтобы все было по уму… Давай так… — Семен Яковлевич выхватил из кармана блокнот, ручку и набросал на чистом листке несколько фраз. — Вот. Запомни. Скажешь это перед началом концерта.

— Мол, это твой последний концерт. Разочаровался в своем творчестве и решил уйти. Честно скажешь, без стонов и всякое такое. Можешь чуть трагизма добавить. Объявишь, отработаешь, и сразу, самолетом, в Москву. Ляжешь в клинику, пройдешь обследование. А потом, когда поправишься, снова попробуешь. Что там тебе понравится, то и будешь…

От этих слов у Андрея даже зачесалось в глазах. "Хороший, все-таки, мужик, этот Семен Яковлевич. — подумал он, читая неровные строчки. — И написал здорово. Может, чуть трагично, однако, кто его знает, как там принято, уходить… Я же не помню ничего".

— Ладно, я так и сделаю, — благодарно произнес он, — только… а можно, я просто буду рот открывать и все. Вы понимаете… . Тумба-Лумумба, тем более е… ый, язык не поворачивается.

— Да ради бога, Андрюшенька, — с искренностью подвыпившего человека рассмеялся Кацман. — Ты у нас звезда, тебе и карты в руки. — Может, еще что хочешь? Может, Маринку из подпевки позвать? Она, это, сам знаешь, мастерица… — Кацман вновь хихикнул, — на все руки, и не только, помнишь, как мы с ней… — он вдруг закашлялся и закончил уже без особого энтузиазма: — Так позвать или, может, не стоит?

— Да нет, не надо… наверное, — смутился Андрей. — Вы мне лучше гитару принесите, если можно. С нами ведь музыканты едут, я так понимаю.

— Гита… — Кацман даже поперхнулся. — А ты что, на гита… — он вновь осекся. — Да, да… Конечно, найду. У Пашки как раз акустическая. Сейчас сбегаю.

Он вернулся через пару минут, неся в руках большую концертную гитару в чехле.

— Только осторожно, он мне ее под честное слово дал… — зачем-то предупредил Семен Яковлевич, оживленно потер ладони и потянулся к стоящей на столике бутылке. — Ну что… давай, Андрюша, за чудесное возвращение. Михалыча бы стоило позвать, но он уже никакой. Я его спать отвел, — сообщил он, скручивая золотистую пробку.

— Я не буду, — твердо отказался Андрей. — Попробовал уже, когда в себя пришел, чуть не умер. Наверное, это от травмы… Не принимает организм.

— Да ладно… по капельке, — пренебрежительно скривился собеседник. — Никому еще от Мартеля плохо не было.

— Нет, — Андрей провел ладонью по гладкой коже гитарного чехла. — Я лучше… спать лягу. Можно?

— Ну, как хочешь, — в голосе Кацмана скользнула непонятная нотка. — Тогда, конечно… ложись. Утро вечера мудренее. Завтра в двенадцать тридцать прибываем. Потом в гостиницу, а в семь уже концерт. Ну, музыканты, девчонки туда к пяти подтянутся. Пока звук настроят, пока то-се. А тебя, уж как положено, к центральному входу на белом лимузине… все, как в листе заявлено, обещали обеспечить.

— В каком листе? И почему на лимузине? — Андрею, который уже немного успокоился, вновь стало не по себе. Он живо представил себе, что придется выбираться из длинной блестящей машины в окружении толпы возможных поклонников. — А может, это… попроще чего? — Да ладно… потерпи уже, — Кацман поднялся, сожалеюще посмотрел на бутылку, однако забрать ее не решился. — Пойду тогда… к девчонкам загляну. Они уже, наверное, как раз проснулись.