Владимир Семибратов - Попаданец наоборот. С Гражданской войны на Великую Отечественную [СИ]

– Вася, а чего я ещё о тебе не знаю Ведь так может играть только…

Хлопнула входная дверь, в коридоре послышались шаги, и в комнату вошли родители. Вместе работали на заводе, вместе пришли со смены, а дома…

— Оленька!

— Мама!

Истомин почувствовал, что у него стали влажными глаза. Отца и мать он не видел три года, а они его. Да, четверть века – немало, да, постарели, но… Огромным усилием воли Истомин сдержал нахлынувшие эмоции. «Нет, пока нельзя, ещё слишком рано, ещё чуть-чуть, и он им всё расскажет, а пока…»

— Представляете, а Вася, оказывается, на скрипке играть умеет и мне об этом ничего не говорил.

Сияющая от радости Оля сидела на диване в обнимку с родителями.

— А он тебе сюрприз сделать хотел, вот поэтому и не сказал, — предположила мама.

— А действительно, подготовка очень даже ничего, — высказал своё мнение отец.

— В детском доме в музыкальном кружке занимались. Да, с десяти лет, — подтвердил Истомин. — Перерыв, правда, из-за войны был, но форму, как видите, не потерял, и инструмент хороший. Начало века. Год так 1904-й.

Истомин буквально сквозь воздух ощущал огромное напряжение, охватившее отца и мать, постоянно ловя на себе их удивлённо растерянные взгляды. Ещё бы, ведь будущий муж их дочери не просто как брат-близнец похож на пропавшего на Гражданской войне сына, но и голос, манера поведения. Есть от чего прийти в замешательство. Но начинать сейчас разговор было нельзя. Мешала Оля. Хоть бы полчасика.

За окном мелькнул женский силуэт.

— Ой, мама, это же Лиза с работы пришла.

Оля встала с дивана.

— Я к ней схожу?

— Конечно, конечно, моя хорошая. Вы же так давно не виделись.

Вот и отлично, тут как минимум на час, если не больше. Истомин посмотрел на родителей.

— Я вам вашего старшего сына напоминаю Очень похож?

— Какого сына? – насторожился отец.

— У нас только дочка Оленька, — дрогнувшим голосом произнесла мама.

— Владимира – Вальдемарчика, 1894 года рождения. Вы тогда в Петербурге, на Васильевском жили, и фамилия у вас другая была – Истомины. А скрипка, — краткий кивок в сторону книжного шкафа, — это подарок Вальдемару на первый юбилей, в десять лет – 27 января 1904 года. Он потом кадетский корпус окончил, с 1916 года на Германской, штабс-ротмистр. В восемнадцатом вернулся, три недели дома и к Колчаку, в Сибирь. А потом пропал. Либо погиб, либо в эмиграции. Так вот, ни то ни другое. Красноармейская книжка – не моя, у убитого взял, а вас на фотографии увидел. Вы же Оле в госпиталь для пионеров целый фотоальбом прислали. Вот, смотрите, — Истомин задрал рукав гимнастёрки, — две родинки на левой руке чуть выше запястья одна – тёмная, другая – светлая. Я вернулся, я живой.

— Это тебя, сыночек, Господь сохранил.

Мама ещё раз поцеловала Истомина.

— Во времени на двадцать два года в будущее, действительно чудо, — согласился отец. — Что же это за Стоунхенджи такие?

— А с Олей?

— С Олей я сама поговорю, как Вальдемарчик с крушением поезда предложил. Тем более что в то время подобное вполне могло быть, разруха ведь после Гражданской по всей стране была. Так что тут в самую точку. Лучше и не придумаешь. Ладно, пойду праздничный ужин готовить. Детки с войны вернулись.

— А я помогу, — Истомин встал с дивана, — у нас с Олей тушёнка есть, в госпитале на дорогу выдали. Так что покормим сестрёнку вкусненьким.

— Как братик? Вася – мой братик? – Оля растерянно поглядела на маму.

— Да вы что, серьёзно Но ведь у него фамилия и отчество, отчество другое, как же он?

— Так в детдоме записали, — вздохнул Истомин. — Мне же тогда четыре года было. Имя – да, моё. Я его помнил, а остальное так, смутно.

— А когда мы с тобой в госпитале твои фотографии смотрели, ты мне ещё медсестру позвать хотела, думала, что плохо. Тогда и узнал, правда, до конца уверен не был, времени-то сколько прошло, вдруг просто похожие А сейчас поговорили всё точно. И станция рядом, с которой крушение поезда произошло, и дата, и даже родинки на руке.

У Оли на глазах появились слёзы.

— Я же теперь никогда замуж не выйду. Ну кто меня такую возьмёт, инвалида Она уткнулась Истомину в плечо и заплакала.

— Ну что ты, что ты, — Истомин нежно поцеловал Олю в щёку. — Не плачь, не надо. Выйдешь ты замуж, обязательно выйдешь. Ты же очень, очень хорошая. Да, правда? Конечно. Ну что успокоилась? – Истомин ещё раз поцеловал Олю. — А теперь давай ужинать. Праздник сегодня, мы с войны вернулись.

А после ужина Истомин и Оля долго сидели во дворе на скамейке, и Истомин нежно обнимал его и уже не его Олю, и вдруг Оля спросила.