Алексей Ракитин - Уральский Монстр

В общем, Леонтьева из свердловской милиции выгнали, но хлебнувший прелестей городской жизни Иван в деревню возвращаться не пожелал. Имея свердловскую прописку в доме №19 по улице Первомайской, комната 7, он стал искать варианты трудоустройства в городе. И трудоустроился в стройбюро НКВД. Помогли, видимо, скрытые связи с товарищами по милицейской работе. Что тут скажешь, ловкий парень, его в дверь, а он – в окно! Потрудившись на ниве строительно-монтажных работ, Леонтьев дождался реорганизации органов внутренних дел на южном Урале, проводившейся ввиду вычленения Челябинской области из состава Уральской, и в начале 1933 г. добился перевода в аналогичное подразделение создававшегося Управления НКВД по Челябинской области. Там он работал до ноября 1934 г. и уволился непосредственно перед убийством Кирова. Уволился, кстати, очень удачно, ибо выстрел в Смольном аукнулся по всей территории Советского Союза большой проверкой кадров НКВД на лояльность. Но поскольку Иван Леонтьев выскочил из этого капкана до того, как он захлопнулся, то жизнь вроде как подарила ему очередной шанс на успех.

С декабря 1934 по июль 1938 г. Иван сменил пять мест работы и на момент описываемых событий являлся экспедитором треста «Главлегснаб». По советским меркам пять мест работы за три с половиной года – это очень много, просто даже неприлично много, таких любителей «длинного рубля» в советскую пору называли «летунами». Но Леонтьев не просто менял место работы – он честно объяснил младшему лейтенанту милиции Кузнецову, почему так поступал – его не устраивала зарплата. В Советском Союзе жаловаться на зарплату было опасно, можно было получить репутацию «стяжателя». Но, видимо, Леонтьев ничуть не боялся испортить своё реноме в глазах начальника 1-го отделения ОУР и на допросе рубил правду-матку невзирая на лица. Такой вот, понимаешь ли, правдолюб, летун и стяжатель. Но, наверное, мужчина не был лишен харизмы, а потому убеждать умел и не казался, в общем-то, явным негодяем.

Прежде всего, Леонтьев подчеркнул, что несудим, и это, кстати, подтвердила проверка по учётной базе осужденных. Его увольнение из НКВД в марте 1932 г. судимостью не являлось – это было именно увольнение по компрометирующим основаниям, не более того. Таким образом, получалось, что потерпевший Пётр Грибанов, отец убитой девочки, своего соседа оговорил. А это нехорошо, более того, это прямое нарушение статьи 95 УПК РСФСР, грозящей наказанием за дачу ложных показаний во время официального допроса, вроде даже как преступление.

Но ладно, далее стало только интереснее!

Понимая, видимо, к чему клонится интерес сотрудников угро, Иван Леонтьев сообщил, что отношения у него с Грибановым нормальные, но вот только был один случай в 1934 г. И рассказал, что же это был за случай. Купил Иван растительное масло в магазине Торгсин, принёс его домой, а Грибанов сделал донос во 2-е отделение милиции, будто масло это похищенное. Началась проверка сообщения, масло у Леонтьева изъяли, но потом вернули, выяснилось, что приобретено оно законно. В общем, Пётр Грибанов, по словам Ивана Леонтьева, «нехорошее сделал». Причём узнал Грибанов о масле во время совместных возлияний, то есть ситуация по меркам советского обывателя выглядела совсем уж отвратительно: сначала вместе пьём водку, а потом собутыльник бежит строчить донос. Ну куда такое годится?!

Рассказал он о Грибанове и ещё кое-что интересное: оказывается, к Петру утром 12 июля заходил друг, с которым они выпили пива. Ну, а что такого – вторник, начало дня, мужики набираются сил, картина, скажем мягко, узнаваемая. Душа у мужиков развернулась и потребовала продолжения. Пётр обратился к супруге с просьбой дать ему денег, на что та ответила бранью, помянула про развод, изгнание из дома и прочие сопутствующие детали семейного конфликта. В результате сконфуженный Петр Грибанов попрощался с другом и от дальнейшего пития вынужденно отказался. Деталь эта была в глазах оперативников угро весьма немаловажна, она означала, что родители убитой девочки жили недружно, конфликтно, несчастливо и дети им могли быть обузой.

Относительно событий 12 июля, то есть того дня, когда пропала Герда Грибанова, подозреваемый дал исчерпывающий ответ. Согласно его заявлению поутру он отправился на товарный двор железнодорожной станции «Свердловск-Сортировочная», где проследил за погрузкой вагона треста, после чего вернулся домой. Произошло это примерно в 13:30. Затем, около 15:30 он и его жена Надя отправились на велосипедах в гости к родному брату Ивана Александру, проживавшему на площади Коммунаров. Брата дома не застали, но тут подошёл друг брата, и они втроём выпили четверть литра водки. Домой они отправились примерно в 19:15, но по пути заехали на станцию Сортировочная, где Иван расплатился с грузчиками, работавшими на погрузке вагона утром. В общем, домой на улицу Первомайскую супруги Леонтьевы вернулись к 9 часам вечера, то есть к тому моменту, когда Герду Грибанову в последний раз видела гражданка Дымшиц. Девочку они, однако, не видели, а это заставляет думать, что возвращение имело место чуть позже 21.00. Однако далее Леонтьев сказал самое интересное. По его словам он вышел во двор помыть велосипеды перед тем, как заносить их в жилую комнату. Во дворе он видел деда пропавшей девочки – Михаила Грибанова – который, вообще-то, поисками не занимался. Во всяком случае, Леонтьев не понял, что дед кого-то ищет: тот к нему не обращался, ничего не говорил, не кричал, не суетился, ходил по двору и всё! А чего он ходит, кто ж знает?