Михаил Ланцов - Империя очень зла!

День кончился. Но наш герой не угомонился. Он начал объезжать больницы, выделенные для размещения раненых и смотреть как идут дела. И на следующий день продолжилась «движуха», а на третий — так и вообще — он возглавил траурное шествие в конце которого устроил небольшой, но значимый митинг.

— Я не оставлю людей с бедами один на один! Всех пострадавших будут лечить за мой счет! А ежели потребуется, то и пенсию положу! А если погиб, то ближайшему родичу пенсия будет! — Громко кричал Николай Александрович в рупор, так, чтобы его услышала вся толпа.

И толпа, словно древнее чудовище, реагировала, радостно ревя. Волнами. Как какой-то рокочущий монстр. Разум если и был присущ этой химере, то очень примитивный.

Еще несколько коротких, рубленных фраз. И толпа вновь взревела. И еще. И еще. Это было так просто — говорить то, что хотят услышать люди. А потом он приказал взять под стражу московского обер-полицмейстера Александра Александровича Влавского и министра Двора — Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Прилюдно. Публично. Ведь они отвечали за организацию торжеств. И не смогли все сделать по уму. А значит должны ответить за свои злодеяния. О чем он толпе и сообщил. И вновь дикий, радостный рев. Только куда как громче, чем прежде. Толпа Она заколыхалась, заплескалась и натурально показалась чем-то живым и ужасающим.

Столетие назад такие же безумные монстры опустошили Париж во время Великой Французской революции. А потом… вероятно… аналогичные создания терзали Россию, оставляя после себя только кровь и руины. Век бы их не видеть. Но они есть… и иногда образуются. А значит, что? С ними нужно уметь договариваться, а еще лучше — использовать.

Наш герой знал о приемах взаимодействия с толпой только по книжкам и немало рисковал, готовясь к коронации. Импровизировал. Старался взять самые простые и самые эффективные приемы. Но у него все получилось. Неискушенная публика же. А потом, еще немного погудев, толпа рассыпалась на дискретные группы, которые расползлись в разные стороны. Все-таки хоронить всех погибших на одном кладбище было невозможно, да и глупо. А Император отправился на вокзал, к поезду, где уже все паковались, дожидаясь только его.

— Коронация сорвана, — мрачно произнесла Мария Федоровна, когда ей, наконец, удалось поговорить с сыном наедине.

— Напротив. Она удалась.

— Удалась?! — Неподдельно удивилась Вдовствующая Императрица.

— Вот что было бы, пройди она нормально? Несколько заметок в газетах. Унылые лица. И немного пустой болтовни. Мы не умеем устраивать зрелище, чтобы от восторга шатало весь город и за которым с замиранием сердца смотрела вся страна. К сожалению, ни гонок колесниц, ни гладиаторских игр, ни других острых забав. Для аристократов то не диво. А простым людям, что? В общем — скука. А тут — невольно они создали возможность развернуться.

— Как ты можешь так об этом говорить? Погибли люди! — Наигранно возмутилась Мария Федоровна, которую, очевидно, это совершенно не трогало.

— Верно. И виновные будут наказаны, — серьезно произнес Николай Александрович. — Но оно того стоило. Ты видела толпу? Ты слышала ее рев? Прекрасное зрелище, не правда ли?

— ПРЕКРАСНОЕ?! — Ошалело переспросила Вдовствующая Императрица.

— Да. Ощущение, словно кормишь с руки древнее хтоническое чудовище. Или даже два. Сцилла к ноге! Харибда — голос! А потом за ушком почешешь и это страшное, всесокрушающее чудовище урчит, словно верная овчарка. Просто удивительно… волшебно… непередаваемо…

— Ты серьезно? — Дико смотря на сына, спросила мать.

— А как еще? Первым Императором, что завел себе свору таких ручных чудовищ после перерыва почти в две тысячи лет был Наполеон Бонапарт. И вся Европа зашаталась, едва устояв от ярости своры эти французских лягушек. И да. Сначала он пустил кровь, а потом приласкал этого побитого, скулящего монстра. Толпа ведь не ведает ни зла, ни добра. Толпа — очень примитивное животное, из каких-бы гениальных людей не состояла. Удивительная метаморфоза. Вот были профессора да академики, деятели культуры и просто образованные люди. Раз. Сбились в толпу. И вот уже зарычали, обнажив первобытное естество. И если по отдельности этих робких да застенчивых людей не стоит и опасаться, то в толпе им потребуется плотный ружейный огонь да картечь, дабы их рассеять и вновь превратить в людей. Если, конечно, у тебя хватит смелости или трусости применить оружие.

— Трусости?

— О да! Ты не знала? Самые выдающиеся примеры отваги происходят из-за приступов безнадежного, отчаянного страха, когда сознание совершенно парализуется от ужаса и перестает воспринимать угрозу трезво. Мама, крыса, загнанная в угол, невероятно опасна. Или ты этого не знала? — Хмыкнув, спросил Император.