Макс Мах - Госпожа адмирал [СИ]

— Гражданкой! — поправила его Лиза.

— Что, простите? — удивился Ретклиф.

И в самом деле, английский язык таких извращений не предполагает. Гражданин, и точка. Однако Лиза использовала слово из весьма своеобразного варианта английского языка, принятого в Тихоокеанском Союзе. Там и не такое можно было сказать. Другое дело, что кроме тихарей никто этот сленг не понимал. Пришлось объяснять.

— Бог с вами, адмирал! Мы же не франки все-таки!

— Ладно, — согласилась Лиза. — Пусть будет гражданин.

— Отлично! — обрадовался Ретклиф. — Значит у нас одной проблемой меньше!

— У меня проблем нет.

— Зато есть у меня.

— О чем мы говорим? — поинтересовалась Лиза.

— О том, что почетным гражданином республики Техас может стать только Елизавета Браге, но никак не баронесса фон дер Браге, — с кислой миной на лице объяснил президент. Демократия и республиканский строй.

— Я же сказала, господин президент, — усмехнулась в ответ Лиза, — у меня проблем нет. Пусть будет просто Браге. Меня так многие, на самом деле, и называют.

Возвращение в Себерию оказалось поистине триумфальным. Вообще-то, Лиза предпочла бы тихую приватность, но на такое теперь рассчитывать не приходилось. Публичность являлась бесплатным приложением к славе, а слава, как говорится, летела перед Лизой, опережая хозяйку, как минимум, на пару шагов вперед. Лизу узнавали практически везде — отдельное спасибо фотографам, растиражировавшим ее портрет в десятках, если не в сотнях газет и журналов. Ну, и кинохроника не подкачала, и это не считая дальновидения, которое тоже подсуетилось, показав адмирала фон дер Браге тут и там по дороге домой. Адмирал получает из рук вице-президента Шварценберга золотую медаль ордена "Одинокой Звезды"; выходит, опираясь на трость с серебряной фигурной рукоятью — подарок муниципалитета города Хьюстон — из дверей военного госпиталя; танцует вальс с президентом республики Техас; целует девочек, поднесших ей букет алых роз; напутствует юных гардемаринов и беседует с членами Центрального Командования; и, наконец, поднимается рука об руку с полковником Рощиным на борт яхты, присланной специально за ней Великим князем Новгородским Василием. Что уж говорить о том, что творилось в Шлиссельбурге, когда они с Вадимом сошли по трапу на бетон Самсоновского поля! Столпотворение вавилонское и римский триумф в одном флаконе. До дома, то есть до квартиры на Смолянке удалось добраться только ближе к вечеру. Выслушав полтора десятка речей, пожав чертову уйму рук, дав интервью и побеседовав тет-а-тет с самим Василием Андреевичем и Набольшим Боярином Адмиралтейства Порховым, Лиза чувствовала себя хуже, чем тогда, когда ее выносили из разгромленной рубки горящего "Рио Гранде". Она была мало сказать обессилена и измочалена, она, несмотря даже на ее невероятную живучесть, едва переставляла ноги и говорить могла, лишь прилагая к тому невероятные усилия.

Однако в родных пенатах Лизу ожидали правильные люди, и люди эти четко знали, что и как надо теперь с ней делать. Пока Надежда расстегивала многочисленные пуговицы и крючки роскошного адмиральского мундира, — все-таки техасцы в этом смысле впереди планеты всей, — Клавдия потчевала подругу водкой из ледника и крошечными бутербродами с паюсной икрой, а Полина излагала планы на ближайшие двенадцать часов.

— Посидишь в ванне… Сауна была бы конечно лучше, но за неимением гербовой… — щебетала, покуривая в сторонке, доктор Берг. — Отмокнешь, согреешься… Я там тебе приготовила Березовый шампунь от Чулкова, сухие лепестки роз и розовое мыло от госпожи Рогожиной. Ну, и коньячок… Франки конечно подлецы, но коньяк делать умеют мерзавцы… папироски египетские… то да се…

— Тебе как, не надоело в мундире шляться? — спрашивала между тем Надежда, с интересом рассматривая крой мундира, швы и прочие военно-портновские диковины. — Я тебе тут кое-что приготовила, в смысле, пошила… Косой крой, облегает на груди и бедрах, подчеркивает талию… Серебристый шелк… Отделка палевым атласом…Можешь вечером для разнообразия надеть платье, если захочешь… Или нет.

— Захочу! — выдохнула Лиза, переждав прохождение по пищеводу очередного глотка ледяной водки. — Конечно же захочу! Платье, кружевное белье, шелковые чулки…

— Ну, и славно! — Обрадовалась Надежда, опасавшаяся, верно, что ее "любимый пилот" возьмется за старое и вернется к аскетически-спартанскому стилю пилотов-истребителей. — Тогда и туфельки подберем на высоких каблуках, если конечно ты в них сможешь ходить.