Игорь Мохов - Приказано - спасти...

Сквозь дух свежесрубленной хвои, что устилала пол прицепа, не мог пробиться аромат засыхающей крови. Да и доски прицепа были вымыты водой, набранной в ручье и, насколько возможно, отдраены мокрым песком.

Однако, хоть и привычен был для Анастасии Ивановны этот дух, что всегда сопровождает работу военного медика - сейчас, плотный комок в горле спирал дыхание санитарки при одном только намеке на тяжелый запах...

Что-то, прочитав в глазах женщины, артиллерист постарался побыстрее отвернуться к борту.

А за стенкой попрежнему лязгали гусеницы, и надрывался мотор "Комсомольца".

Красноармеец Чекунов

Семен изо всех сил боролся со сном, но даже лязг сцепки и рев мотора движущегося тягача казались усталому красноармейцу убаюкивающей колыбельной. А спать было нельзя. Никак нельзя. Дорога петляла по лесу, резкими изгибами огибая небольшие болотца и, временами, выскакивая на берег реки. И каждый раз, когда машина оказывалась на открытом месте, Чекунов задирал голову вверх до хруста в шейных позвонках. Одновременно он пихал локтем своего соседа, дабы тот тоже не зевал. Среди сидящих на скамейках тягача бойцов прокатывалось краткое оживление. Глаза упирались в серость осеннего неба, пытаясь различить на фоне низких облаков возможную черточку немецкого самолета. Затем машина снова ныряла под кроны деревьев и бойцы слегка расслаблялись. Но не Чекунов.

Движение днем, после того что случилось при пересечении дороги, было очень рискованным действием. Казалось бы, лучшим выходом было остановиться в глубине леса и дождаться, пока утихнет тревога, поднявшаяся в результате ночного боя. Простой выход. Но - неверный.

В голове Семена тикали часы, отсчитывающие время до того момента, когда немцы сообразят что к чему и перекроют возможные пути движения их маленькой группы. А еще он помнил самое важное: тонкая линия фронта, что сейчас неустойчиво колышется в десятке километров на восток от их отряда, вскоре начнет отодвигаться все дальше и дальше...

Сейчас, он казался сам себе пловцом, что нырнул слишком глубоко, а линия фронта была той чертой, что разделяет поверхность воды и воздух. Уже стучит в висках ныряльщика от недостатка воздуха и красные круги плывут перед глазами, но чтобы вдохнуть живительный воздух необходимо прорвать, продавить эту тонкую пленку, вырваться наверх...

Наверное, еще продолжаются последние попытки прорваться навстречу окруженным частям, что пытаются выйти из немецкого кольца. Вот только, с каждым днем, эти удары будут все слабее и слабее. И немцы, что пока удерживают только крупные населенные пункты, плотно перекроют все дороги. Тогда исчезнут последние шансы на выход.

Тягач шел настолько быстро, насколько позволяла узкая дорога. Но, все же, Чекунов приподнялся на раскачивающейся подножке и прокричал в открытый рубочный люк:

- Давай, Андрюха, жми, как можешь! Только, траки не порви.

Раскачивающаяся в квадрате люка голова в танкошлеме никак не отреагировала на крик, но Семен понял, что его услышали. Двигатель заревел еще громче, и резче захлопал развевающийся на бортах прицепа брезент...

Чекунов плюхнулся обратно на узкое сиденье, и потащил из-за спины планшет с картой. Он хорошо представлял себе, что сейчас ощущают раненые, с трудом удерживающиеся на своих лежаках в фургоне. Но другого выбора у него не было.

Линии карты были плохо различимы под прикрывающим её желтоватым целлулоидом. Семен поднес лист ближе к лицу, придерживая другой рукой винтовку. Черточка грунтовки извивалась по зеленому пятну лесного массива, затем вырывалась на светлое пятно поля и упиралась в несколько маленьких квадратиков с неразборчивой надписью рядом. Чекунову не было необходимости вчитываться в мелкие буквы. Название деревеньки он запомнил еще, когда изучал карту в первый раз: Лисино. И голубую струйку реки возле нее: Сойра. Еще восточнее, жирной чертой тянулась железная дорога. Там должны были быть свои. Так было в тот, первый раз, и Семен надеялся что и теперь - ничего не изменилось.

Вот только тогда, они к деревне не подходили и близко, хотя и слышали отдаленный лай собак. Страх столкновения с немцами, гнал красноармейцев в самую лесную глухомань, заставлял пробираться через болота и топи. И эту реку, что кажется на карте такой маленькой и безобидной Чекунов тоже помнил: холодная, черная вода и хлипкий плотик, наскоро связанный ремнями и кусками телефонного провода. Яростная гребля вырубленными в лесу палками и ежесекундное ожидание выстрела с того берега, что остался за спиной.