Ярослав Зуев - WOWилонская Башня-2. Новый Вавилон

Опачки, — сказала себе я, когда в поле моего зрения попал крепкий стальной ящик в самом углу помещения. — Ба! Да это же сейф, чтобы мне пропасть…

На стене, прямо над сейфом, висели две картины маслом в рамках. Вода сильно попортила их, тем не менее, содержание угадывалось. Первая оказалась портретом рано облысевшего мужчины средних лет в темной пиджачной паре, с алым бантом на лацкане. Точнее, он наверняка был когда-то алым, но теперь побурел, приобретя цвет засохшей крови. В чертах насмешливого лица, что оно насмешливое, я бы побилась об заклад, угадывались далекие монгольские корни. По-восточному широкие скулы, раскосый разрез глаз, бородка клинышком, с какой на старинных гравюрах времен путешествия Марко Поло изображают Чингисхана и его наследников из клана Чингизидов. Сходство было тем сильнее, что портрет потрескался и потемнел, приобретя вид средневековой литографии. Высокий лоб мыслителя, весь в бороздах от морщин, и смешинки в острых, чуть прищуренных глазах. Глядя в такие, не поймешь, смотрит на тебя их обладатель с чисто отеческим снисхождением, или желая дать понять, что познал нечто такое, к чему тебе на выстрел из пушки не приблизиться никогда. Ба, да это же товарищ Ульянов-Вабанк, вождь мирового пролетариата, догадалась я. Узнала бы его прежде, будь я, к примеру, Мишелем, которого сказочками про добренького дедушку Ильича потчевали, примерно со старшей группы детского садика. Когда Вабанк был маленьким, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной… Но, мое детство прошло в Израиле, вдали от фетишей чуждой мне эпохи, и мой букварь не начинался с портрета этого неоднозначного политического деятеля, упокоившегося в Мавзолее на Красной площади.

Упокоившегося ли?

Вторая картина изображала эскадренный миноносец, он несся во весь опор через беснующийся океан с наглухо задраенными люками. Его палубы были абсолютно безлюдны, точно, как в стихах Михаила Лермонтова о Призрачном корабле: не видно на нем капитана, матросов не слышно на нем, но бури и тайные мели, и рифы ему нипочем. Что сказать? Судно с холста точно не опасалось ни первого, ни второго, ни третьего, его стремительный силуэт рассекал волны исполинским ножом, и они, пенясь и злобно шипя, обтекали клепанные стальные борта, как облака — скалистые горные вершины. Присмотревшись повнимательнее, я сообразила: это и есть облака, а вовсе никакие не волны, как мне почудилось изначально. Корабль не плыл — он парил подобно дирижаблю…

Не хочу тебе врать, Дина, но, когда заложенный неизвестным художником смысл дошел до моего рассудка, я взопрела всей кожей в студеной воде, вспомнив свою недавнюю аллегорию с Летучим Голландцем, проклятым Богом за святотатство и с тех пор сделавшимся скитальцем, повстречать который — все равно, что вытянуть пиковый туз. Мне стало жутко, так жутко, что я не могу тебе этого передать. Я повстречала свой Летучий Голландец на берегу, когда узрела верхушки его затопленных мачт. Но, мне показалось мало этого, и я поперлась в пучину, поднялась к нему на борт… На тот самый, по которому художник словно специально для меня вывел крупными старорежимными буквами:

ЭСМІНѢЦЪ «ПАНІЧѢСКІЙ»

Невероятно. Именно «Панический», а не «Яков Сверло»…

Отдуваясь под вспотевшей маской, я перевела взгляд с призрачного эсминца на написанного маслом Ильича и содрогнулась, мне померещилось, будто пролетарский вождь подмигивает мне с картины. Понятно, ничего подобного быть не могло, а виной всему были расшалившиеся нервы, и все же. Товарищ Вабанк стоял, чуть откинувшись назад, с руками, заложенными в карманы жилетки. Словно собрался расхохотаться от вида насмерть перепуганной девчонки в акваланге.

По идее, настало самое время линять. Я бы так и поступила, Дина, клянусь, но как, если тело, подчиняясь могучему импульсу, как пришедшей извне команде, вместо того, чтобы обратиться в бегство, двинулось к сейфу с явным намерением его открыть. Отпереть во что бы то ни стало, даже рискуя захлебнуться. Мной не двигало никакое любопытство, нет. Это было точно, как во сне, когда все твое существо мечтаешь лишь о том, как бы скорее проснуться, а ты все равно прешься, как зомби туда, где тебе страшнее всего. Короче, не смея больше таращиться на Ильича, теперь в его насмешливом взгляде без труда читалось подтрунивание, давай, мол, давай, я принялась тщательно исследовать дверцу сейфа. Замков там оказалось целых два. Один был механическим, наборным, второй отпирался простым ключом. Это, понятно, не слишком-то радовало, ведь у меня не было ни ключа, ни отмычек, ни кода. Но, было и нечто, внушавшее мне определенный оптимизм. Кнопки кодового замка ходили свободно, без усилий, словно недавно смазывались маслом. Похоже, механизм был абсолютно исправен. Конечно, толку от моего открытия было немного, и все же, лучше, чем совсем ничего.