Avar - Практика [СИ]

Проснулся я почти в восемь. За окном негромко шумел дождь. Трудно передать, как мне хотелось просто лежать, слушать дождь и никуда не торопиться. Однако хозяева уже встали, так что мне разлёживаться не приходилось.

Ополоснув лицо в темных сенях (электричества, как сказал мне Иван Дмитриевич, ему так и не провели: сначала, при Брежневе, хотели тянуть линию до деревень, но староверы электричеством не пользовались, а прокладывать ЛЭП ради одного лесного кордона не стали. А потом он вышел на пенсию, лесхозы реорганизовали, так что и заниматься этим стало некому), я вернулся в комнату, поздоровался с хозяйкой и спросил, где Иван Дмитриевич.

— Он во дворе. Коз кормит. Сейчас придёт. Как спалось то?

— Спасибо. Очень хорошо.

— Ну и слава Богу. Сейчас я кашу сварю, позавтракаем.

Пока мы завтракали, дождь разошёлся сильнее, поэтому хозяин предложил мне переждать ещё пару часов, надеясь, что дождь закончится, с чем я с радостью согласился.

Вот тут-то и произошло событие, которое повлияло на мое отношение к истории.

Как выяснилось, в молодости Иван Дмитриевич хотел стать учителем, но дорога в Нижний Новгород была длинная, а знаний приходской школы для поступления в училище не хватало. Однако их хватило для того, чтобы после учебы в Семенове устроиться в лесхоз сначала инспектором, а потом лесничим.

В процессе разговора о том, что это за наука такая — история и чему нас учат в университете, Иван Дмитриевич высказался в том духе, что настоящую, правдивую историю не знает никто. Дескать, на его веку история страны менялась несколько раз, причем старые учебники менялись на новые, в которых одни события исчезали, другие излагались совсем иначе, исторические персонажи появлялись и исчезали по два-три раза. В общем, как он мне сказал, «…если бы не телевизоры и газеты, нынешние школьники и о войне бы почти ничего не знали. Да и то: в телевизоре говорят одно, в книгах другое, а у каждого автора своя война. А всего-то прошло 50 лет. А уж про события, которым 200 лет минуло, вообще ничего сказать нельзя. Просто та история никого напрямую не трогает, поэтому и живём с одной, как когда-то написали.»

— Вот скажи, кто у нас отменил крепостное право? — спросил он.

— Александр II, сын Николая I, в 1861 году. Это было вскоре после поражения в Крымской войне. Он тогда ещё сказал: «Лучше отменить крепостное право сверху, пока крестьяне не отменили его сами» — блеснул я эрудицией.

— Ну вот, — сказал старик, — написали, что крепостное право отменил Александр Второй и все это изучают. А написали бы, что крепостное право отменил Николай I перед смертью, а Александр только огласил это — и все бы считали Николая освободителем. А сейчас, пойди, спроси любого — а ему всё равно, кто это сделал. В школе учил, потом забыл…

— Забыть-то может, но ведь историки не только старые книжки читают. Есть археология, когда раскопки производят и по старым вещам восстанавливают жизнь людей, есть изучение документов и не только в наших архивах, но и в других странах, есть устное народное творчество, которое сохраняет события и героев, есть…

— Постой. — Иван Дмитриевич перебил меня, — народное творчество — оно, конечно, дело хорошее, но ведь и народ-то напридумывает подчас всякого. А ты на этом будешь историю писать.

— Но ведь некоторые события в памяти народа сохраняются…

— Ага. Сохраняются. Я тебе байку расскажу. Тоже устное народное творчество — старик ухмыльнулся, — глядишь, в историю вставишь. В общем, жил-был Илья Муромец. Вышел Илья биться со Змеем Горынычем. Бились жестоко, долго, три дня и три ночи. Наконец, победил Илья змея и убил.

О том народ всякие сказки да былины сочинил. Прошли века. Приехал историк, записал все это народное творчество да книжку выпустил. Ну, и благодарные потомки поставили на том месте памятник, а на ём написано: «Здесь покоится Змей Горыныч, который был рождён летать, имел пламенное сердце, работал с огоньком и владел тремя языками». Я засмеялся. Старик улыбнулся. В его глазах вспыхнули и погасли искорки.

— Я запишу это! — сказал я и достал из сумки тетрадь и ручку.

— Пиши-пиши. Чай ты за этим сюда и приехал.

Мне было интересно послушать о жизни этого медвежьего угла в эпоху революции, чему Иван Дмитриевич был свидетелем. По его словам вплоть до 1918 года на жизнь в нижнем Поветлужье не влияла ни первая Мировая война, ни февральская революция. Новости доходили с опозданием, паломники на Светлояр или к Варнаве в эти места не забредали. Каких-то больших промышленных товаров местные крестьяне не покупали, а ситец, бязь да мелкий скобяной товар был доступен. Жили небогато, но не голодали: земля, лес да Ветлуга прокормят любого, у кого руки «из правильного места растут».