Сергей Красов - Вторая попытка

— Да я и не психую. Просто не помню ничего… Какая речка? О чём ты?

— Ты чё, в натуре ни хрена не помнишь?! Подожди! Карташ! Вы вчера случайно с Бурым ничего не пили? Может таблетки какие попробовали или курнули чего? Я видел, вы на съёме о чём то шушукались в загоне…

— Не, ты чё, Вова, — сидевший на постели слева от Вадима крепкий с виду мужик помотал стриженой налысо головой. — С последнего этапа в механизацию наш земляк пришёл, тоже визовский, вот я Бурому и рассказывал последние новости, что от него слышал. А насчёт бухалова, — после того случая летом — Бурый вообще ни капли не пил, я слежу, да он и сам не хочет. Колёса и травку он никогда в жизни не употреблял. Тут чё то не то… Слышь, Бурый, а ты вообще ничего не помнишь? Нас то узнаёшь?

— И вас я не знаю, и как я здесь оказался не понимаю. А то, что я помню вот к этому, — Вадим обвёл рукой камеру, — никакого отношения не имеет. И почему я Бурый?

— Потому что фамилия у тебя Бурдаков. Да и вообще ты по жизни бурый, в смысле борзый, чуть что, — прёшь буром, как трактор. Напролом. А силой тебя Бог не обделил, за пятерых отмерил. Помнишь, как ты летом бухой всю нашу бригаду в речку загнал? И нас со Шпаной не узнаёшь? Мы с тобой уже три года пайку ломаем. Что ты вообще помнишь?

— Подождите. Какое сейчас число, месяц, год?

— Девятое, нет, уже десятое ноября восемьдесят второго года, — Шпана широко улыбнулся, сверкнув золотой фиксой, — мне до звонка ровно неделя осталась. Семнадцатого свалю от хозяина.

— Тысяча девятьсот восемьдесят второго года? — Переспросил Вадим, ошалело глядя на Шпану.

— Ну не восемьсот же, — хохотнул тот.

— Так вот… — Вадим выдержал паузу, лихорадочно прикидывая, что можно сказать, а что — нет. — Так вот, вчера у меня было 15 марта 2011 года. Мне было пятьдесят шесть лет. Офицер запаса, шестнадцать лет на пенсии, лежал в больнице в городе Витебске, готовился к операции по удалению камня в желчном пузыре. У меня была жена, с которой прожил более тридцати лет, двое взрослых детей. Последнее, что я помню, это как меня вкатили в операционную, сделали укол в вену и дали понюхать маску с наркозом. Проснулся здесь.

Вадим говорил негромко, но чувствовал, как его мощный бас наполняет собой всю комнату. Его слышали все сокамерники. Шпана смотрел на него с жалостью, как на больного. У Карташа отвисла челюсть. Он пару раз судорожно сглотнул, потом медленно протянул, растягивая слова:

— Ни хрена себе, как у тебя башню сорвало. Такое в натуре только под наркотой может померещиться. Офицер запаса, жена, дети… Какие дети, ты с малолетки отсюда не вылазишь! На свободе был один раз несколько дней и опять сюда…

— А вот этого я совсем не помню. Бурый… Валера… зона, ни малейшего проблеска…

— Подожди Карташ, — Шпана огляделся вокруг и рявкнул, — ну, хуля уставились! У нас тут свой базар… Слиняли все! Быстро!

Вокруг мгновенно стало пусто. На верхних нарах они остались втроём. Хотя куда можно слинять в закрытой камере Вадиму было непонятно.

— Слышь, — добавил Шпана вполголоса, обращаясь к Карташу, — ты обратил внимание, что он базарит как то не так… Бурый больше трёх слов подряд вообще редко когда говорил, а тут целая речь. И ещё как то, — Шпана замялся, подбирая слово, — грамотно уж больно, что ли…

— Точно ты подметил! А я смотрю, чё то не то… и не пойму, что именно.

В этот момент с лязгом распахнулась входная дверь, и уже знакомый Вадиму голос с коридора объявил:

— Завтрак. Первая хата, вы одни остались.

— Ты жрать то хочешь? — Шпана участливо взглянул на Вадима, — пойдём похамаем, потом продолжим.

Вадим действительно уже давно ощущал чувство голода. Молодой здоровый организм Валеры требовал своё. Запах еды, наполнивший камеру, вовсе не показался каким-то отвратительным, скорее наоборот. Видимо Валера привык к такому питанию. И мочевой пузырь давно уже требовал облегчения.

— И не только жрать, — Вадим посмотрел на перегородку у параши.

— Это у нас запросто, — понял его Шпана и полез вниз, за ним Карташ.

Вадим неловко спустился с нар, под внимательными взглядами сокамерников прошел к перегородке, с удовольствием помочился в деревянный бочонок, подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо, потряхивая кистями рук, растерянно оглянулся в поисках полотенца.

— Держи свой полотенчик, — подвернувшийся Карташ услужливо протянул ему вафельное полотенце. Вадим вытер руки, вернул Карташу полотенце и проследил, куда он его повесил. Потом вместе с Карташом они подошли к двери, где через прямоугольное отверстие получили от баландёра по железной миске с порцией пшённой каши заправленной жиром.