Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

– Тогда я пошел, – Гази демонстративно выплюнул на пол шелуху, развернулся и вышел в коридор. – У, паршивая обезьяна, чтоб ты сдох!

– Это вы мне? – осведомился Гази оборачиваясь.

– Нет, беспомощный болван! – взорвался Мансур, уже не контролируя себя. – Это я про Черного Засранца!

Мансур поздно прикусил язык. Гази вернулся обратно в комнату, приблизился к обомлевшему Мансуру и, наклонившись вперед, отвесил ему звучный щелбан в лоб. Мансур брякнулся на спину, а на его лбу начала вздуваться приличная шишка.

– Я не болван и, тем более, не беспомощный, – мягко, но с нажимом пояснил Белый Воин. – Меня зовут Гази, и я Белый Воин.

– Я это помню, – быстро закивал Мансур. Шишка быстро росла. Мансуру было больно и обидно, но сделать он ничего не мог.

– Это я так, на всякий случай, если вы забыли.

– Нет, нет, что ты, Гази! У меня хорошая память.

– Я надеюсь, – Гази выпрямился, достал из кармана орешек и кинул его бледному Мансуру с красно-фиолетовым фингалом посреди лба. – Съешьте орешек. Они, говорят, очень полезны.

– Да-да, благодарю тебя.

Гази не уходил, продолжая стоять над душой у Мансура.

– Ну, чего тебе?

– Почему вы не едите.

– Я позже съем, обещаю.

– Может, вам расколоть? Я сделаю это за сумму вот в этом кошеле!

– Нет-нет, я сам! – Мансур быстро схватил мошну и спрятал под себя.

– Как пожелаете, – дернул плечами Гази и вышел в дверь, на этот раз окончательно.

Мансур вздохнул, повертел в пальцах орех, потом сдавил его, зажав в кулак – ничего не выходило. Мансур до того ни разу не видел грецких орехов в скорлупе и не знал, как их колют. Ему всегда приносили уже очищенные орехи. Помучившись немного, Мансур решил расколоть его вазой.

На грохот фарфора в комнату сбежалась вся прислуга. Мансур как раз приканчивал третью вазу и уже поглядывал на античную статуэтку богини Тефии – совершенно неприличной, с точки зрения мусульманина, но оч-чень привлекательной вещицы. Орех до сих пор был цел, а Мансура разобрал здоровый азарт.

– Что вы делаете, господин? – воскликнул слуга, которого посылали за Гази. – Остановитесь, прошу вас!

– А что такое? – не понял Мансур, опуская занесенную для удара статуэтку.

– Так вы его не расколете. Нужно по-другому.

– Как?

– Значит, кладете орех между зубов, – услужливо взялся объяснять слуга, – и бьете основанием ладони по нижней челюсти.

– Ты уверен?

– Я всегда их так колю, мой господин! – важно отозвался слуга.

Мансур отставил статуэтку в сторонку, подобрал с пола орех, с сомнением повертел в пальцах и засунул в рот.

– Ы? – спросил он у слуги.

– Именно так, господин, – поклонился тот.

Мансур размахнулся и со всей дури саданул кулаком себе по нижней челюсти. Раздался хруст.

– Ай! – только и сказал Мансур, морщась от нестерпимой боли. Из раскрытого рта ему на ладонь выпал целый орех и три крупных обломка зубов. – Ну, усё, – лицо Мансура залила краска. – Тепей тосьно мозешь звать Гази, котоый не тот, а дъугой.

– Вам? – с надеждой спросил слуга.

– Нет, себе!..

– Ух, я ему отомщу… Ой! Ох, отомщу… Ай! Жирная свинья, ему это даром – ох, моя спина! – не пройдет, – Ахмед пытался сесть так, чтобы боль не докучала ему. Но как он ни пристраивался к стене, как ни подкладывал подушки, каждый раз на малейшее движение его тело отзывалось прострелами и ломотой. – У-у, подлая скотина!

– И не надоело тебе, Ахмед? – спросил Махсум, со своего «трона» наблюдая за мучениями Ахмеда. – Ведь предупреждал же тебя по-человечески. Но ты же не слушаешь, когда тебе умные люди говорят. Ты же у нас бравый джигит!

– Да, я такой! Ох!.. А что такое «джигит»?

– Забудь, – не стал вдаваться в подробности Махсум.

– Я отомщу… – вновь взялся бубнить свое Ахмед.

– А он тебя опять скалкой.

– Да я не ему отомщу, а этому, Али-бабе!

– А он-то здесь каким боком? – удивился Махсум.

– Ну, сами подумайте, шеф! Вот не пришел бы этот Али-баба в пещеру, не взял мешок, не сказал Касыму о золоте, тот не поплелся бы в пещеру и мы бы его не поймали. А потом он не сбежал бы, и нам не пришлось его искать. И тогда он не поколотил бы нас, ведь так?

– Логически оно, конечно, верно…

– Вот я и говорю! – воодушевился Ахмед. – Всему виной этот проклятый оборванец Али-баба, укравший у нас тот мешок, будь он трижды проклят!

– У меня, – любезно поправил его дух. – И не украл, а я сам ему дал. Свое, личное.

– Дал, украл, у нас, у вас – какая разница! Главное, что он сунул сюда свой поганый нос.