Иван Байбаков - Малой кровью на своей территории - 1941 – Работа над ошибками. 1941 – Своих не бросаем. 1941 – Бои местного значения [сборник litres]

…Да уж, линия Молотова и ее оборонительные сооружения… кошкины слезки это были, а не оборонительные сооружения! К началу войны в Осовецком УРе, куда правым флангом входили и участки обороны под Граево, из запланированных к постройке оборонительных сооружений была построена хорошо если десятая часть, да и построенные сооружения в боевой готовности находились отнюдь не все. К тому же приказ на выдвижение к границе из мест постоянной дислокации для занятия тех самых «оборонительных сооружений» подразделения опабов получили уже только после начала войны, а до этого, как и все остальные, в соответствии с приказом «не поддавались на провокации». А потому выдвигаться пришлось в спешке и горячке, в условиях недостатка транспорта и извечного русского бардака, щедро приправленного паникой беженцев и хаосом войны. В результате до «своих» участков обороны рота старшего лейтенанта Кузнецова так и не дошла, бой пришлось принимать в чистом поле, в наспех отрытых окопах, без связи и координации с соседями, почти без артиллерии и с минимумом боеприпасов.

Вот там, под огнем немецкой артиллерии и бомбами немецких пикировщиков, всего лишь на второй день войны и после потери двух третей личного состава, закончилась первая жизнь старшего лейтенанта Кузнецова. И там же, на том самом поле, где между воронками от бомб и снарядов появились с фланга немецкие мотоциклисты, достреливающие раненых и сбивающие остальных, уже не бойцов – пленных, в кучу для их последующего конвоирования на сборный пункт, началась его вторая жизнь. Ну, как жизнь – скорее, угрюмое и постыдное существование в немецком плену…

По иронии судьбы, спасла его, получившего серьезное осколочное ранение в бедро, а потом и легкую контузию от близкого разрыва мины, ослабевшего от потери крови и от этого потерявшего способность не только воевать и командовать, но и самостоятельно передвигаться, троица самых проблемных бойцов роты. Три хмурых, нелюдимых сибиряка, попавших в пулеметно-артиллерийский батальон по призыву незадолго до войны из одного сельсовета. То ли близкие соседи, то ли вообще дальние родственники. В роте они так и держались вместе, особо ни с кем не сближаясь, но при этом сразу поставили себя жестко, всегда выступая единым кулаком и никому не спуская ни шуток, ни обид. Вечно пасмурные и молчаливые, они явно недолюбливали советскую власть, а потому служить не хотели. Нет, никакого открытого неповиновения или игнорирования приказов, но вот в остальном… Молоденький командир взвода с ними ничего поделать не мог, да и сам Кузнецов намучился с их воспитанием изрядно, а результатов особых не было. Политический руководитель батальона, недовольный поведением троицы на политзанятиях, уже не раз предлагал их «разъяснить» при помощи особого отдела, но старший лейтенант все тянул, надеясь справиться с проблемами в своей роте самостоятельно, да и жизнь этой троице так вот запросто ломать ему не хотелось…

Сам момент попадания в плен Кузнецов не помнил – когда на позиции ворвались немцы, он был в беспамятстве. Пришел в себя уже в колонне пленных, поддерживаемый с обеих сторон сибиряками, которые, будучи и сами легкоранеными, натурально тащили его на себе. Заметив, что комроты очнулся, старший троицы негромко буркнул, что немцы, собирая пленных, добивали раненых, которые идти не могли. Поэтому они, случайно наткнувшись на своего комроты в одном из полузасыпанных окопов, на себе втащили его в толпу пленных и теперь помогают идти в колонне, конвоируемой от границы куда-то в сторону продвижения немецких войск, а там видно будет. На вопрос, почему они не бросили его там и продолжают заботиться, сибиряк сначала долго молчал, а потом снова буркнул, в том смысле, что Кузнецов тоже не стал сдавать их в особый отдел, хотя и мог.

Гнали их поначалу небольшую колонну от места боя на восток, примерно в сторону Гродно, больше суток, и за это время сама колонна выросла в несколько раз, за счет новых партий пленных, которых сгоняли со всей округи. Гнали как скот, почти без остановок, без кормежки и отдыха, менялись только конвоиры на мотоциклах. Наконец прибыли в сборный лагерь, а точнее, дивизионный сборный пункт военнопленных, расположенный неподалеку, не более семи-восьми километров, от города Суховоля – название он успел спросить у местных жителей, когда их гнали по улицам.

Некогда это была то ли пригородная лесопилка, то ли смолокурня, то ли все сразу, где бригады рабочих, судя по имеющимся на здоровенном лугу основательным деревянным баракам, трудились вахтовым методом. Немцы особо мудрить не стали – столбами и колючей проволокой огородили на лугу периметр с воротами, по углам и возле ворот поставили вышки с пулеметами, благо досок и брусьев, заготовленных еще до войны, тут было в избытке. Там же, возле ворот, сколотили небольшую караулку типа КПП, примерно на отделение, а для размещения остального личного состава караульного взвода приспособили имеющийся рядом большой рабочий барак, и все – временный пункт сбора военнопленных готов. И ничего, что пленные за колючей проволокой не имели ни крыши над головой, ни туалета с умывальником, ни даже сена или соломы подстелить – спали на земле вповалку, по нужде ходили чуть ли не под себя, а у немецких солдат наблюдение всех этих бытовых мучений пленных вызывало только насмешки и издевательские шутки, сопровождавшиеся громким и обидным хохотом.