Сергей Тамбовский - Шпана

Мы молча проследовали деле по коридору, но тут в спину нам раздалось:

– Эй, тормози… тут вот какое дело – страшОй сегодня распорядился вас отчислить от работ с завтрева…

– То ись как отчислить? – запричитал Лёшка, – а ночёвка как же?

– А так, плати две копейки и ночуй, а работу вашу другим передают, нету больше у вас здеся работы, ребятушки.

– За что, дядь Петя? – плаксиво вопрошал брат, я же, как и было велено, молчал и пытался въехать в суть дела, – мы ж всё исправно делали.

– Не моё это дело, – угрюмо продолжил вахтёр, – старшОй распорядился и точка… могу токмо добавить, что чем-то вы ему насолили, а чем, неведомо…

Я дёрнул брата за рукав, мол, пойдём, бесполезняк тут с этим болваном лясы точить, и он меня понял, развернулся и пошёл, опустив голову и плечи. Через два поворота мы спустились по лестнице вниз, тут-то, в подвале и было наше пристанище… ну ночлежка и ночлежка, я в принципе был ко всему готов, вспоминая школьный курс литературы и пьесу Алексей Максимыча «На дне», но действительность таки превзошла мои ожидания. Нары тут даже не в три этаже были, а четыре, проходы между ними полметра, не больше, вдвоём не протиснешься, садиться одному надо, темень, немного разбавляемая светом от двух зарешёченных окошек в разных углах помещения. Ну и запах… сами можете нафантазировать, что там за запах витал. Народу, по моим скромным прикидкам, тут чалилось явно больше двух сотен.

Прикинул в уме, сколько же имеет благодетель Бугров за каждую ночь и подумал, что ни хрена же он не благодетель, а жлобяра и скупердяй, за такие деньги мог бы хоть минимум комфорта обеспечить.

– Вон там наши места, – сказал мне Лёха, – на верхних нарах, залезай, пока Пахом не пришёл.

Я без лишних слов полез наверх, не сказать, чтобы эта процедура была очень тяжёлой, но и простой её назвать язык не поворачивался – попробуйте сами по шатающимся и разъезжающимся в разные стороны доскам забраться на четырёхметровую высоту. Подождал там брата, потом задал вопрос, крутившийся у меня на языке:

– А чего нам этого Пахома-то бояться? Он такой страшный что ли?

– Вот придёт, сам увидишь, – угрюмо ответил он, – а теперь давай съедим, что принесли, а то и это отберут.

– А чой-то народу как мало? – спросил я, – кроме нас на этой верхней полке никого…

– Потому что самые козырные места внизу, а наверх разную шелупонь отправляют.

– Понятно, – ответил я и начал делить еду, стараясь, чтобы Лёшке досталось побольше.

Он этот момент заметил и угрюмо отломил от своей половины краюхи кусочек, чтобы было поровну, и протянул этот кусочек мне. А я не стал выкобениваться и взял, потому что головокружения от давешнего катаклизма у меня уже прошли и страшно захотелось есть. Проглотил всё, не успел заметить как.

– А вот и Пахом, – тихо сказал Лёха, выглянув вниз, – прячься.

Но видимо сказал он это поздно, потому что Пахом, ражий и весь обросший каким-то мхом мужик ростом под два метра, вытащил за шкирку сверху сначала меня, а потом и Лёшку. Поставил на землю и радостно спросил:

– Ну шо, щеночки, попались?

Мы ничего не отвечали, соседи же косились на Пахома и его забавы вполглаза и никаких действий не предпринимали, из чего я сделал вывод, что им или всё по барабану или Пахом тут большая шишка и ему никто перечить не смеет.

– Ну давай, попляши, а я посмотрю, – это он мне сказал.

Я тихо спросил Лёху, что, точно плясать надо? А он так же тихо ответил, что надо, ты ж умеешь, а то он не отстанет. Я тогда пожал плечами и выдал верхний брейк – когда-то давно, в 80-е следующего века, я был звездой дискотек в этом виде танцевального искусства. Пахом смотрел на меня с отвисшей челюстью, а потом и соседи присоединились к нему.

– Эт чо? – справился наконец с филологическим ступором Пахом.

– Эт китайский народный танец, брейк называется – ответил ему я, – могу еще украинский народный, надо?

– Ну валяй, – милостиво разрешил он.

Ну я и выдал ему гопак с подпрыгиваниями, переворотами и боевыми ударами обеими ногами.

– Эт я знаю, видел намедни, – сказал один из подтянувшихся зрителей, – эт хохлы так пляшут, когда горилки перепьют.

– Ладно, уважил ты меня, – благосклонно сказал Пахом, – сёдни не буду вас пороть, идите себе, – и он отпустил нас мановением руки.

Мы с Лёхой ждать не стали и тут же оказались на верхнем ярусе, я же определил тупого Пахома в личный чёрный список под номером три.

– Ну ты дал, – горячо зашептал мне на ухо брат, – гдей-то ты так навострился?