Игорь Журавлёв - Метанойя

Николай лежал на нарах и думал о том, что обидно вот так, абсолютно ни за что, одномоментно лишиться всего. Даже если его не расстреляют, то минимум, что ему светит — это не меньше десятки. И выйдет он в 45 лет (если выйдет) никому не нужным — ни дома, ни семьи, ни профессии. И в те годы, когда человек уже чего-то достигает, подводит какие-то итоги, ему придется начинать всю жизнь заново. А это всегда трудно, ведь вперед прёт молодежь, просто в силу возраста считающая, что мир принадлежит им, а все, кто старше тридцати, уже отжили свое и должны уступить им место под солнцем.

Было очень странно самому оказаться на нарах и, чего уж там — страшно. Ведь отныне для него закрыт весь его привычный мир, он из него выдавлен. А впереди нечто ужасное. Все, что он строил 35 лет, все, чего добился, рухнуло в один момент. Из уважаемого подполковника милиции, человека, обладающего авторитетом и властью, он превратился в бесправного зека. Он не верил в чудо — в то, что "там разберутся" и его отпустят. Слишком хорошо ему было известно, как работает эта машина. Попасть в нее легко, а выбраться практически невозможно.

И вдруг ему вспомнилась его бабушка, которой давно уже и в живых не было. Бабушка была набожной, ходила в церковь, чего очень стеснялись его партийные родители. Но тайком от них бабушка читала ему, мальчишке, Библию. И вот сейчас всплыла в голове библейская история Моисея, которому в его долгой 120-тилетней жизни дважды приходилось начинать всё заново, с нуля — первый раз в сорок, а второй — в восемьдесят лет. И каждый раз, проходя путь заново, с нуля, он неизменно добивался успеха. Удивительно, но вытащенный памятью откуда-то из детства библейский рассказ, успокоил его и он уснул.

Казалось, о нем забыли. Прошло два месяца. Трижды за это время его избивали. Молча, ничего не требуя, просто вымещая на нем всю свою злость на "конкурирующую фирму". Особенно вызверивался один — маленького росточка младший сержантик. Почему именно он, Николай не знал. Возможно, это просто комплекс неполноценности в нем так проявлялся. Дескать, вот я, хотя и маленький ростом, хотя и всего младший сержант, но имею власть избивать высокого и симпатичного целого подполковника! Кажется, это называется "Комплекс Наполеона", такой своеобразный набор психологических особенностей, свойственных людям небольшого роста, который характеризуется чрезмерно агрессивной манерой поведения, что является компенсацией недостатка роста. Николай не очень верил в эту теорию, поскольку знал добрых и не имеющих никаких подобных комплексов людей небольшого роста. Но, возможно, сейчас он на практике столкнулся с подтверждением того, что в этой теории все же что-то есть.

После избиения так же молча уходили. Каждый раз разные люди, но всегда с ними был этот маленький младший сержант, которого Немирович про себя называл "Наполеоном". А потом вновь тянулись однотипные дни.

Наконец, о нем вспомнили. Вызвали на допрос, где сразу, ни о чем не спрашивая, дали ознакомится с обвинительным заключением. Николай прочитал, горько усмехнулся и спросил следователя:

— Сами придумали или сверху спустили?

На что следователь спокойно ответил:

— Гражданин Немирович, подписывать будете?

Николай, конечно, знал, что отказываться от подписи совершенно бессмысленно. Здесь все продумано давно, есть соответствующие инструкции. Он и сам не раз так поступал. Просто в этом случае приглашаются два свидетеля, в присутствии которых следователь пишет в обвинительном заключении: "Обвиняемый с обвинительным заключением ознакомился, от подписи отказался". Что и заверяется подписями двух человек. Для суда этого вполне достаточно.

Поэтому, он взял ручку и написал: "С обвинительным заключением ознакомился. С выводами следствия не согласен. Свою вину в инкриминируемом мне преступлении отрицаю". Число, подпись. Конечно, он знал и то, что и эта его рецензия не имеет никакого значения. Мало ли, кто с чем не согласен, особенно обвиняемый! Обвиняемому вообще положено быть не согласным. Поэтому его мнение не имеет никакого значения, главное, что он с заключением ознакомился, чего требовал закон.

Однако Немирович знал и другое: если что-то в верхах изменится, и его дело направят на пересмотр, то в этом и только в этом конкретном случае, его письменное несогласие будет иметь очень большое значение. Поскольку, если человек сам согласился с обвинением, то нет и причины для пересмотра дела. Шанс, безусловно, был мизерный, призрачный, но не таков был Николай Вениаминович, чтобы не воспользоваться даже таким шансом. Просто на всякий случай.