Голубев Владимир - Бедный Павел часть 1 [АТ]

М-да… А второй раз напился я тогда с Пашкой, по поводу Маринки. Он тогда больше всего боялся, что дружба наша развалится… Даже Маринка ему тогда не столь важна была, нет – интересна, но…

Эх, воспоминания… Прошедшее и исчезнувшее… Теперь всё это типа сказки, всё изменилось настолько кардинально, что даже и не расскажешь никому, но вот опыт…

Да. Так что, с Петром Фёдоровичем у меня отношения не сложились. Да и не хотелось: память-то напоминала про Екатерину Великую, а не про мужа её. А вот к матери тянуться меня заставляли и инстинкты ребёнка, и разум взрослого. Мальчонке нужна была мама, а взрослый хотел поставить на победителя.

Пока я был очень слаб, то мог только присматриваться к окружающим людям и обстоятельствам. Понял, что я очень важен. Я реальный наследник! То есть Елизавета не рассматривает моего папашу в качестве преемника вообще, пусть он и её родной племянник от любимой сестры Анны. Ну, никак не рассматривает! Его поведение во время моей болезни ещё больше её в этом убедило – отец пьянствовал, тискал свою любовницу и игрался в солдатики. Во вре́менном дворце на Мойке, где я лежал он и не появлялся, хотя и должен был, нарушая тем самым даже приказ само́й императрицы.

А вот моя мама вызывала у императрицы ревность. Нет, ну настоящая ревность пожилой особы к молодой красавице, да ещё неглупой очень. Вот и старалась Елизавета Петровна отбить у неё единственного пока мужчину, который значит для неё много – меня… У само́й, на самом-то деле, не времени, ни любви на меня уже не хватает. Младшей дочери Петра Великого исполнилось всего 47 лет, но выглядела она уже лет на 55 – уж выпить и поразвлекаться безо всякой меры она любила с самого юного возраста.

С психикой снова начались неприятности, как в том, ещё старом, мире, до попадания под машину. Кошмары, срывы, истерики – это было даже хуже, чем было. Там я хоть как-то это контролировал, а здесь я явно терял контроль над ситуацией. Я искал причину и понял: плохо было мне, ребёнку двух лет, без материнской любви. Да и отдаляться от матушки мне взрослому, уже сильно за сорок, тоже претило. Екатерина усилила свои позиции около меня исключительно правильным поведением во время моей болезни – она сидела безвылазно во дворце, пьянству и разврату не предавалась, общалась только с духовником и парой подруг, толком и не спала даже — беспокоилась за меня. Но не настолько, чтобы получить все материнские права, наши встречи наедине были запрещены, а в присутствии императрицы допускались всего два раза в месяц, с тех пор как я очнулся.

Надо что-то делать… Я подумал: «А что самое естественное? Сбежать к ней! Но так, чтобы не вызвать подозрений, что это устроила именно мама». Исходя из этого, я подобрал момент, когда точно знал, что Екатерина приехала во временный дворец на визит к императрице, и утёк к ней.

Скандал был знатный. Потенциальный наследник пропал и обнаружился в приёмной императрицы, когда вбежал туда с криком «Мама-мама!» и прижался к потрясённой Екатерине. Оторвали, императрица накричала на меня и нянек, и утащили в комнаты.

Второй раз уже гнев был меньше с элементами раздумья. А в третий раз, меня уже через час отвели к императрице на разговор. Елизавета Петровна давно порвала с Разумовским и жила с Шуваловым. Но в сложных случаях она всегда прибегала к хитрости и разуму своего бывшего фаворита, а по слухам, и мужа. Так что, меня на разговор ждали двое.

- Павел Петрович, как назвать Ваше поведение? – строго вопросила императрица.

- Тётушка Елизавета Петровна! – даже мне самому тоненький, неуверенный детский голосок и смешной выговор букв показался трогательным, – Я к мамочке хочу!

- Алексей Григорьевич, вы что думаете?

Разумовский откашлялся и красивым, певучим голосом с небольшим хекающим говором произнёс:

- Матушка! Я своим простым разумом что мыслю: даже телёнок к матери рвётся, а уж ребёнок так завсегда.

- Эка как ты, Алексей заговорил.

- Ну, матушка, ты же правды хочешь. А так, как скажешь, государыня, я весь твой.

- Тётушка! — здесь уж я жалобно подключился. Слёзы на глазах.

- Все вон пошли! Думать буду. – я низко поклонился и засеменил к выходу.

За дверью меня догнал Разумовский, ласково погладил меня по голове:

- Не плачь, малыш! Всё будет хорошо! – на душе потеплело, — Глядишь, и получится всё…

Видеться теперь с мамой мы могли два раза в неделю по часу. Немного, но без присмотра! Психике явно стало легче, приступы истерик закончились, мне удалось взять тело под контроль. Я понял, как правильно говорить и реагировать на раздражители, в общем, и объективно, и субъективно ожил. Все успокоились и всё, в общем, устаканилось.