Владимир Хрулёв - Гладиатор

Галл остановился посреди арены с широко расставленными ногами и опущенной головой, словно винился перед жизнью и всеми людьми в ней. Он говорил себе прощальные слова в пробегающих в голове мыслях: Не виноват я ни в чём и ни перед кем, народ Рима. Только я вас, подлый народ, ненавижу. Только сказал ли это галл или подумал всего лишь – кто же скажет. Быстро, словно в спешке, он согнулся и припав на левое колено до земли вонзил в себя кинжал и тут же опрокинулся до земли, оставаясь в этом положении – с кинжалом в сердце своими руками.

Гладиатор не понял поступка ретиария. Как можно убить себя на газах у плебса, заполнившего цирк и самого самодовольного диктатора Суллы, сейчас проклинающего галла со своей скамьи, закутанного в пурпурную накидку поверх белоснежной тоги, пряча своё немощное тело от любопытных глаз куртизанок.

Ситуация сложилась так, что секутор не знал, что ему делать по протоколу – отдавать победу над поверженным врагом чести диктатора. когда такой победы как факт не существовало, а было самоубийство противника, отъявленное пренебрежительное самоубийство к Риму, его власти, и народу? И такой честью диктатор возмутиться – что это такое, диктатор благодарен за честь, которая и не честь вовсе, а позор, если противник повержен не в боевой схватке, а по своей трусости лишил себя жизни? И уж точно Гладиатор не покинет цирк через Триумфальную арку. И не покажет ли плебс своё брезгливое отношение к этому секутору и не завопит ли: смерть! смерть! Ничего не требуя для объяснений, только смерть! Подняв правую руку с зжатым кулаком и свободным большим пальцем, указывающим на волеизъявление народа – смерть, если ты раб, не достоин жить рядом с нами.

Да! Но кто поднимет эту ловчую сеть, лежащую в пыли на арене?

Да кто угодно, если он гладиатор, а диктатор Сулла попросит тебя отомстить за галла – ретиария.

И секутор принял решение, приветствовать диктатора после самоубийства ретиария, как если бы тот погиб в схватке на арене от его руки в прославление знаменитого деятеля Рима.

– О Сулла, великий полководец, великий гражданин Рима, выдающийся политик и диктатор Средиземноморья и Ближнего Востока! Прими недостойную смерть этого человека за недоразумение, происшедшее у тебя на глазах. – Гладиатор с достоинством указал на лежащий труп на арене, к которому в это время подходили два служителя из рабов с баграми, на которых были нанизаны крючья. Рабы бесцеремонно перевернули труп на спину и зацепив галла в подмышки, волоком утащили его с арены, что бы бросить его голодным львам, чей рёв не прекращался в Колизее всё время, пока шли кровавые бои гладиаторов.

Сулла вздрогнул, возврашаясь к событиям на арене, старческая дремота, словно глубокий сон, не позволяли ему быть в реальностях праздничного дня вместе с народом Рима.

– Да ты, оказывается, презираешь такую смерть! Тогда катись с арены и не просто катись, а пробирайся отсюда выходом для плебеев и забудь о Триумфальной арке. Я не могу назвать тебя победителем! Убирайся долой с моих глаз! Какой ты победитель схватки, если дал избежать её трусу? Убирайся!

Под улюлюканье и свист Гладиатор покидал арену, а за его спиной рабы убирали с арены красавца галла баграми с крючьями – и за подмышки, ещё тёплого, ещё с неостывшей кровью бросили голодным львам.

Гладиатор здесь проснулся. Человек был он не пьющий, но вчера с самого полудня за кружкой пива его начало заносить в непонятную сторону на виду у своего давнего и верного друга.

Последнее время его часто постигали не только сны на яву, но и какие то видения, стоило только мыслью коснуться известного факта – а факт сразу представлялся ему в тишине во всех красках, какие только являлись ему под кружку крепкого пива и когда он объяснял его с гордо опущенной головой, спускаясь по трапу самолёта ИЛ-96—300ПУ во Внукове под неистовые аплодисменты встречающих.

Пусть он вспомнит себя, желторотого, завидущего и злопамятного с детства. И ужаснётся себе.

И в этом тихом, казалось бы, незлобивом хулиганстве с детских лет он был выдержанным мальчиком и казался скромным действительно, был тихим не по-детски, но с удивительной хитрой маской на лице – мордочкой тушканчика. Он мог без особого потрясения в душе увидеть убитую кошку на пыльной дороге и оставить эту смерть без особого сожаления. Удивительно? только это и удивляет. Не омерзительно ли!

Бледное ленинградское солнце грело землю под окнами дома и с трудом выгоняло на свет всходы из луковиц пионов и георгинов. Роз не садили, даже чайных – не приживались. А что расцветало своим цветом, махровые пионы и яркие с унылостью георгины, несли на рынок или куда поближе к магазинам, где людей всегда побольше и продавали молодым мамам для дочек и сыночков и бабушкам для внучат – поспеть к началу учебного года идти к звонку обременённым радостным удовольствием нести букет цветов учителю – как все.