Дмитрий Старицкий - Фебус. Принц Вианы

И пушки. Последний довод королей. Вот тут мое послезнание – страшная вундервафля для моих врагов. Но держать все это надо в секрете, сами они, к примеру, до конической каморы заряда лет четыреста тумкать будут.

В глухом местечке все творить. Тайно. От маменьки и ко́ртесов* подальше. Значит, к северу от Пиренейского хребта.

И хунту* свою сколачивать заранее, чтобы управление государством сразу перехватить. Ой-е… Это же не пушки отливать. Это…

И все это за год с небольшим… Цейтнот, однако.

И пусть маменька в Помплоне сидит – в большой политик играет, пока я перехват власти готовлю. «Мосты, вокзалы, телефон и телеграф…» В моем случае – это горные перевалы и ключевые замки.

К моей коронации подвижная легкая артиллерия и спецназ должны быть готовы на тряпочки порвать всех в Помплоне, на кого укажу. А потому родовитых туда не брать. Чтобы не расшаркивались с рикос омбрес*, прежде чем дать им в зубы. И в ступор перед вельможами не становились. Бояр надо давить, как их Петр в России давил, – сержантами гвардии из мелкопоместных дворян с лютой классовой ненавистью во взоре. А для этого нужна не феодальная вольница, а постоянная армия. С железной дисциплиной.

Альтернатива у меня одна – сидеть и ждать, пока эти рикос омбрес меня не отравят. У них-то рука не дрогнет. Проверено нашей историей. Поэтому приоритетная задача – выжить, а там война план покажет».

До обеда меня не трогали, и я, отлеживаясь, продолжал доить Микала на информацию, которой по определению много не бывает. Благо пажи отвлеклись игрой в чехарду. Кстати, Микал где-то уже разжился коттой с моим гербом – гербом принца Вианы: на красном поле – переплетенная золотая цепь. Вот жук. Уважаю. Теперь сержанту ему ухи драть хенде коротки.

После обеда конные стрелки шевалье д’Айю привезли лекаря, привязанного к седлу и с мешком на голове. Параноики. Но мне именно такие и нужны. Потому как если у вас нет паранойи, то это совсем не значит, что вас не преследуют.

Освобожденное светило средневековой провинциальной медицины долго ругалось. Потом, попив водички, лекарь резко поменял настроение и профессионально осведомился:

– Где раненый?

Подвели ко мне эту слегка полнеющую фигуру лет сорока с красным мясистым лицом одышливого гипертоника и большими набухшими мешками под глазами – у самого почки больные. Воистину: врачу – исцели себя сам. Глаза его были блеклыми и казались сонными. Одет он был в костюм из добротного и практичного коричневого сукна. Чулки у него тоже сработаны из коричневого сукна, но более тонкого. Пуфы совсем не пышные и без разрезов. На шее начинающий входить в моду белый пристяжной гофрированный воротник-фреза. Маленький такой, совсем не похожий на ту «голову на блюде», что я на картинах видел.

– Ну-с, – протянул он с ленцой, ну прямо как наш родной российский земский врач, – что у нас тут болит, юноша?

И грабарки свои толстопальцевые к моим повязкам тянет.

Тут я ему по рукам и зафинделил рукояткой кинжала.

Лекарь отшатнулся от меня и взвыл, баюкая ушибленную кисть, глазами взывая к окружившим нас рыцарям о справедливости.

– Руки помой, прежде чем в моей голове копаться будешь, – возмутился я.

– Зачем? – Лекарь сделал круглые глаза, в которых прыгали большие непонятки.

– Саншо, повесь этого шарлатана на ближайшем суку, – крикнул я инфанту, – он захотел отправить меня на тот свет!

Но первым был Микал, уже приставивший свой страхолюдный свинокол к горлу медикуса, а второй рукой державший его за оттянутые на затылке волосы. И смотревший на меня в ожидании команды прирезать этого славного представителя третьего сословия королевства франков.

– Что ты творишь, Феб, – прикрикнул на меня удивленный дон Саншо.

Остальные рыцари сделали вид, что это их совершенно не касается. Пусть принцы* развлекаются как хотят.

– Мы тебе лекаря с утра искали по всем окрестностям, – добавил дон Саншо с укоризной.

– Это не лекарь, а шарлатан, – заявил я убежденно. – Он руки не моет, когда пациента пользует. А убивает, как ты знаешь, не железо, а грязь в ране.

– Первый раз слышу, – округлил свой единственный глаз инфант.

– Теперь знай, – и повернулся к своему пажу: – Иниго, принеси мне сумку этого унтерменша.

Бинтов в нашем понимании термина у этого, мягко выражаясь, врача в сумке не было. Валялось там на дне несколько скрученных полос льняной ткани, вместе со всяким сором вперемешку. Убил бы! Несколько горшочков с завязанными крышками из пергамента без надписей. Бронзовый ланцет зверского размера и еще какая-то железная хрень, вся изогнутая.