Самид Агаев - Из Баку с любовью

Мурад въехал в ворота и притормозил, протягивая в окошко путевку, прижимая к ней пальцем двугривенный . В таксопарке словечки из дореволюционной жизни были в ходу. Контролер, пробивающий время возвращения таксомотора, протягивал руку лодочкой, словно скрюченный параличом и цепко подбирал деньги. Кто давал одной монетой, а кто-то россыпью. Неудобно понимаешь, если рассыплется, зазвенит, хотя вряд ли это кого бы удивило, но ухмылки вызвало. Отбив время, Мурад проехал дальше, стал в хвост автомобильной очереди на мойку и не тратя попусту время, стал заполнять путевку, подсчитывать выручку.

В начале месяца ему позвонил армейский товарищ, живущий в Ленкорани, и попросил встретить на Курском вокзале родственника, который вез в Москву партию цветов. Дело происходило в начале марта. Все это представлялось занятием довольно хлопотным и сомнительным в отношении выгоды, но отказаться Мурад не смог. Хотя и попытался объяснить товарищу, что Москва не провинция, где таксист – хозяин-барин своей машины. В Москве довольно жесткий график, почасовой план, что он потеряет время, которое ему придется потом наверстывать.

– О чем ты говоришь? – возразил товарищ. – Они все оплатят, каждый твой час. Они спекулянты, ты заработаешь, а им еще дешево выйдет. Я им про тебя ляпнул, они теперь насели на меня, неудобно отказывать, родня дальняя.

С первым Мурад согласился, вокзальщики , то есть таксисты, неформально причисленные к определенному вокзалу, драли с барыг три шкуры. Второй довод у него понимания не вызвал, тем не менее, в назначенный день, он заезжал на привокзальную площадь. Включил счетчик и поставил автомашину на стоянку, чтобы обезопасить себя от контролеров. Затем пошел встречать бакинский поезд.

Их было трое, спекулянтов; багаж – десять коробок набитых цветами. Вместительный автомобиль забили под завязку.

– Слушай, брат, а счетчик зачем работает? – удивился тот, кто сел рядом с водителем.

Его звали Садагат, видимо он был старшим. Замечание Мураду не понравилось.

– Как зачем? – холодно сказал он. – Я же ждал вас.

– Да конечно, конечно. – согласился Садагат. – Я вижу, что ты прямой человек. Только зачем государству лишнее отдавать, мы и так заплатим, сколько скажешь, мы цены знаем.

Одно с другим не вязалось, но Мурад не стал раньше времени говорить о деньгах.

Выяснилось, что везти товар надо на Ленинградский рынок. Там простояли еще минут сорок, пока Садагат решал вопросы с администрацией рынка. Когда все было кончено, на счетчике пробило семь рублей.

– Сколько с меня? – спросил Садагат.

– Десять рублей.

Торговец бросил взгляд на счетчик и улыбнулся:

– Без проблем брат, трешник сверху, это по-божески.

– Нет, не трешник сверху. Ты не смотри на счетчик. У меня план пять рублей в час. Я потратил на вас с подачей два часа. Мне лишнего не надо. Я на вас ничего не зарабатываю, эти деньги я внесу в кассу.

– Конечно, брат, зачем нервничаешь?! Только у меня просьба будет. Все деньги в товаре, мы в дороге поистратились. Базарный старшина тоже деньги взял, еще за гостиницу платить. Можно завтра заплачу? Один день хотя бы поторгуем. Завтра деньги будут.

– Но мне надо будет опять время терять, сюда ехать. К тому же завтра я не работаю.

– Не обижайся брат. Войди в положение, мы же земляки.

– Мы не земляки, – возразил Мурад.

– Нет? – удивился Садагат. – То то я смотрю, ты по-русски совсем без акцента говоришь. А Исмаила, откуда знаешь? Он сказал, что вы родственники почти что.

– Мой дед вроде бы оттуда, хотя я его в глаза никогда не видел, а теперь вишь расплачиваюсь, – неохотно обронил Мурад. Родней с отцовской стороны он никогда не интересовался, заняв сторону брошенной матери.

– Зачем так говоришь брат? Родственников уважать надо, обычай такой. Тем более дедушку, аксакала.

– Ладно, – буркнул Мурад.

Он был раздражен. Два часа рабочего времени коту под хвост. А надо было еще делать план. Часы пик он угробил на спекулянтов.

– Послезавтра я приеду. В какое время не знаю, в течение дня. Где вас искать?

– Увидишь, где цветами торгуют, там найдешь.

Сзади посигналили. Задумавшись, он отстал от очереди. Мурад запустил двигатель и поехал вперед на ленту транспортера. Выключил мотор, машина поехала вперед. Форсунки лили воду со всех сторон. Вертикальные и горизонтальные щетки облепили машину и елозили по кузову. В конце процедуры стояли две пожилые женщины в резиновых сапогах, в черных прорезиненных фартуках. Они домывали те места, которые были недоступны щеткам – зеркала, коврики, пороги. Женщинам также полагался двугривенный. Система работала, как часы. В этой финансовой цепочке нижним платежным звеном были таксисты. Они отстегивали всем службам. Cуществовала раздача ежедневная и периодическая, к которой относились ремонт и техническое обслуживание. Водители платили независимо от того удачным ли был день, были ли вообще чаевые. Порой приходилось на раздачу отдавать деньги из собственного кармана. Каждая служба платила дань своему начальнику, а тот – своему. Неизвестно, как высоко поднималась эта финансовая пирамида. Нафанаил Ханаанович, директор таксопарка, тучный высокий еврей на собраниях, коря присутствующих за невыполнение плана, любил подчеркнуть, что свои двести рублей должностного оклада он получит в любом случае. А вот водители останутся без премии. Иначе говоря, намекал на то, что взятки до него не доходят. Тех правдолюбцев, которые считали, что платить ни за что не обязаны, ожидало так называемое лечение. Их переводили на каждодневный режим работы и сажали на старую машину, именуемую на сленге – рыдван . (Любознательный Мурад, размышляя над этимологией этого слова, решил, что это означает – рыдающий Ваня, сокращенно.) В настоящее время один из таких принципиальных людей, некто Тарасов вел многолетнюю неравную борьбу с таксопарком. Когда его выбрали партийным секретарем автоколонны, он решил, что новый статус позволяет ему не давать взяток, и перестал платить, но даже коммунистическая партия не смогла одолеть систему. Его быстро переизбрали, и с тех пор большую часть рабочего времени он проводил в ремзоне. Мужик оказался с характером, сдаваться не собирался. Однако рассказ, собственно не об этом.