Генри Барс - Ключевой элемент. Книга 1

© Генри Барс, 2017

ISBN 978-5-4483-9241-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все совпадения в данном произведении являются случайными.

Если Вам показались знакомыми некоторые герои, значит, Вам действительно всего лишь показалось.

Если Вы узнали страны, города, районы, улицы, дома, упомянутые здесь, поверьте, автор не имеет к этому никакого отношения.

Все события романа представляют собой чистейшую правду, более того, основаны они на фактах… правда, существующих сугубо в воображаемом мире автора.

Приятного чтения!

– В эфире «Пионерская зорька»! – раздался из радиоприемника опостылевший всем утренним радиослушателям голос, принадлежащий видимо какой-то очень жизнерадостной женщине средних лет, и заиграла до боли знакомая, невероятно соцреалистичная мелодия. «Слава богу, уже лето, – подумал Димка сквозь сон, – не надо никуда идти…» Эта радиопередача прочно ассоциировалась у него с утренним подъемом и предстоящим походом в школу. Солнечные лучи нещадно били сквозь чисто вымытое окно прямо Диме в лицо, отчего он моргал, жмурился и тёр глаза кулаками, вызывая негодование бабули – надо было, по её мнению, срочно вставать и идти умываться, а не грязь по лицу размазывать. Интенсивного автомобильного движения за окном ещё не наблюдалось, да и не представлял пока себе никто, что этот за зверь такой, и в комнату весело задувал прохладный свежий утренний воздух сквозь настежь раскрытую форточку и балкон.

Вчера Дима остался ночевать у бабушки. Он частенько так делал, потому что видел в этом массу преимуществ. Бабушка, например, кормила вкуснейшей жареной картошкой с луком и куриным мясом. Курица еще не исчезла из немногочисленных городских магазинов, хотя с продуктами в их маленьком провинциальном городишке уже становилось туговато. Готовила бабуля, конечно, не так вкусно, как мама, зато намного быстрей, что вполне устраивало Диму. А еще у нее было атласное ватное одеяло особенного ярко-малинового цвета, которым так приятно укрываться вечером перед сном. Димка часто лежал на нём, представлял себя летящим на ковре-самолёте и слушал бабушкины сказки. Он уже считал себя вполне взрослым, тем не менее, от сказок на ночь не отказывался, хотя ни за что на свете не признался бы в этом ни друзьям, ни своей подружке Лене. Бабуле редко удавалось рассказать вечернюю сказку до конца, потому что она неизменно начинала засыпать прямо по ходу своего повествования, и тогда волк, только что ловивший в проруби рыбу на собственный хвост, спешил на работу за забытой кофточкой или вдруг вспоминал, что завтра надо отдавать три рубля Лидочке – соседке. Дима поправлял бабушку, та вздрагивала, и её рассказ временно приходил в норму, но через пару мгновений она впадала в полусонное состояние снова. «Это не сказка, а просто сюрреализм какой-то», – без сомнения подумал бы Димка, но он пока ещё не знал этого слова по причине своего довольно юного возраста. Димины родители не возражали против таких ночевок. Они жили с сыном и младшей дочкой в крошечной, как конура, однокомнатной квартире, и, разрешая Диме ночевать у бабушки, получали редкую возможность хоть как-то перевести дух.

Отец уходил ни свет – ни заря, ему приходилось каждый день мотаться на работу через весь город. Мама вставала чуть позже, зато вечером она подрабатывала ещё и уборщицей в детском саду. Димкины родители мечтали накопить на «Жигули», старались сделать это раньше, чем подойдёт их очередь на приобретение автомобиля, чтобы не занимать деньги у бабушки с дедом. Машина долгое время оставалась для них пределом мечтаний, потому как поменять квартиру на более просторную казалось делом совершенно нереальным.

Короче говоря, тянулись самые обыкновенные серые будни позднего советского периода. Все было ни хорошо, ни плохо – нормально, как у других, и у всех всё одинаково. «Все жили вровень, скромно так, система коридорная, на тридцать восемь комнаток – всего одна уборная…», – как пел Владимир Семенович Высоцкий, правда, имея в виду несколько иное время, хотя с тех пор не так уж и много изменилось в жизни простого советского человека. Многие понимали или бессознательно ощущали и серость подобной жизни, и окружающую всеобщую нищету, и отсутствие перспектив, ради которых стоило бы терпеть лишения, вкалывать на нудной работе, просто жить, но именно тот факт, что у всех остальных всё было точно также, привносил в эту невыносимую беспросветность трансцендентальное чувство правильности происходящего, давал успокоение душе и даже некое смутное удовлетворение.