Геннадий Каплун - Собачьи дни

– И только правда… – продолжил я. – Но правда глаза колет…

– На то она и правда…

– Причём у каждого своя, – я решил подвести черту разговору. – Куришь?

– Курю.

– Тогда дыми, – я придвинул пепельницу поближе к писателю, – а я посмотрю, как Перро отточил своё перо.

– Только помни: не на пользу книги читать, коли только вершки в них хватать, – посетитель уже конкретно начинал напрягать.

– Знаешь, что, волосатый знаток народной мудрости, пыхти… Пыхти и не пускай пузыри… Как говорят китайцы, не дави на брови и ресницы. Понравится глава – прочту всё, нет – уйдёшь ни с чем. Вернее, с чем пришёл.

Я прочёл всё – от корки до корки. Понравилось ли мне написанное? Да, особенно если бы это было моё произведение. Перо у Перро оказалось отточенным. Но публиковать чужое… Чужое – в конец километровой очереди времён периода застоя.

Почему же тогда я решил вручить пальму первенства этому роману, не обращая внимание на «шедевры», ждущие своего выхода в утиль… простите, тираж? Всё просто. Автор попросил меня выдать своё сочинение за моё.

– … С какой целью? – без фальши поинтересовался я.

– Я спустил собак. Дальше уже не моё дело, – пробубнил Перро, безжалостно приговорив три пачки сигарет, пока я читал роман. – Да и мысли не мои. Теперь я ищу свои…

Когда визитёр вышел из кабинета, меня как магнитом притянуло к окну. Вход в издательство ярким светом поливал декоративный фонарь. Я увидел, как Перро подошёл к стоящему возле входа в издательство рослому старику в чёрном клобуке и котомкой за спиной. Мне пришло на ум, что уж очень он похож на Гриба из прочитанного романа. На фоне его белоснежной окладистой бороды искусственная растительность Перро выглядела словно облезлый хвост помоечного кота. Рядом со стариком резвился крупный пёс, но… без каких-либо белых пятен вокруг глаз.

Неожиданно из-за деревьев показалась фигура спортивного телосложения среднего роста и направилась к бородачу. Навстречу юноше, весело виляя хвостом, подбежал друг человека, которого тот потрепал за холку.

Фигура с горделивой осанкой подняла голову, на которую упал свет, отчеканив благородный нос с горбинкой и высокий лоб античного мыслителя.

– Икар, – сорвалось с губ имя как податливый осенний лист.

Молодой человек неожиданно приветственно помахал мне рукой, словно мог видеть густеющим вечером сквозь оконное стекло.

Компания постояла под фонарём минуту и направилась в загородную осень, не оставляя следов, а я снова сел за стол, на котором лежала рукопись, которую твёрдо решил предать огласке.

Это уже потом, после выхода в свет первого издания книги, в моё каинское издательство стали приходить письма со всех концов необъятной когда-то родины, разорванной на составляющие ветром перемен.

По словам читателей, колоритную троицу видели в Одессе на «Привозе» в рыбном ряду. Там между Икаром и тучной торговкой, якобы, состоялся следующий диалог.

– Креветки! Живые креветки! – соревнуясь с оперным сопрано, орала труженица… Нет, пожалуй, жрица… культа «Привоза».

Полупрозрачные рачки вовсю прыгали по прилавку, ожидая, когда их окунут в подсоленную, горячую воду. Вывеска на лицевой стороне прилавка гласила: «Черноморская эротическая креветка. Гибкая система скидок. Сказочное удовольствие».

– Три стакана эротики, – заказал молодой человек, – из самых прыгучих рачков.

– А таки в чём смысл?

– Если верить вывеске, в более активном сексе.

– Такой молодой и симпатичный и уже на тебе…

– Вот видишь, а ты всё плачешься, что стар, – обратился к собаке юноша, потрепав животное за ухом…

В Петербурге на Сенатской площади возле Медного всадника Икар, говорят, агитировал восстановить в России монархию, ссылаясь на авторитетное мнение Платона, что это одна из лучших форм государственного устройства. Ему поддакивал колоритный старик и подгавкивал большущий пёс.

А в Москве Икар, будто бы, призывал восстановить историческую справедливость и переименовать российскую столицу в Долгоручинск, тем более, что у этого города всегда были длинные руки, а с этимологией слова «москва» не всё ясно…

Ладно, пожалуй, пора переходить к тексту рукописи…

Что такое город? Это, прежде всего, удивительный продукт цивилизации, напоминающий одновременно бешеный улей, слаженный муравейник и колонию коралловых полипов, после смерти которых, из множества скелетов, образуется риф. Об этот риф рано или поздно разбиваются судьбы, словно, солидные и не очень, суда, и судёнышки. Удержаться на плаву на протяжении всего плавания по океану Жизни, по жизни, удаётся не многим… А ведь правда, есть что-то надёжное в тавтологии? Недаром одной из самых убедительно-побудительных русских пословиц стала фраза: «Повторение – мать учения».