Александр Долгов - Рижский клуб любителей хронопортации

И что только она нашла во мне? Не знаю. Короче говоря, я не сомневался в том, что Варвара из-за меня на все готова, а не то что – одежду достать и выпустить ночью из отделения.

Варвара, между прочим, всю дорогу снабжала меня детективами. Ей казалось, что я от них просто тащусь. На самом деле, чего я терпеть не могу в жизни, так это – эти чертовы детективы. Мне нравится фантастика. Станислав Лем, к примеру. От его «Соляриса» я просто обалдел, когда запоем прочитал за одну ночь. Надо же такое сочинить!

Делать мне, правда, действительно было нечего. Вот я потихоньку и читал Варварины детективы. Один, надо признаться, оказался довольно занятным чтивом.

Там «уголовку» раскручивает не комиссар полиции, а… врач-гинеколог, кстати, мужчина. К нему после криминального аборта доставляют несколько молодых женщин, истекающих кровью, чтобы он их спас, но каждый раз оказывается уже поздно. Женщины умирают на его глазах, так и не назвав имени «коновала». К моему удивлению, этим «коновалом» оказывается сестра-акушерка – помощница доктора, очаровательная блондинка, которую без ума любит доктор. Вот такая история.

Варвару я уломал в пять секунд. Я же говорил, что ради меня она сделает все что угодно. Она отдавала мне мои шмотки прямо со слезами на глазах и просила обязательно вернуться до утра.

Вот дура! Еще на что-то надеется. Да по одному моему бравому виду и ежу понятно, что я не вернусь сюда ни за какие коврижки. Ну ладно, так и быть – пусть думает, что вернусь. Не будем расстраивать девчонку раньше времени:

– Варенька, к семи буду, как штык, – обнадежил ее я.

Было уже поздно, и я малость струхнул, что не дождусь трамвая и мне придется шлепать домой пешком. Но я дождался. Наверное, это был последний трамвай на линии. Он вынырнул из темноты, раскачиваясь на ухабах в разные стороны и весь светясь желтым огнем.

Трамвай был пуст, если не считать одной парочки – парня с девчонкой в хипповом прикиде. Мое появление вызвало у них неподдельный восторг. Для них я, наверное, был вроде дзен-буддиста, спустившегося с Гималаев для обращения всех смертных в свою веру.

– Хел-л-о-у, пипл, – сказал хиппарь и в знак приветствия вскинул вверх два пальца, – все в кайф?

– В кайф, – улыбнулся я и сел на деревянную скамейку поближе к окну.

В кайф-то оно в кайф, с грустью подумал я, а вот как мне провернуть задуманное дело – одному черту, наверное, известно.

Хиппи о чем-то весело переговаривались, заливаясь на весь вагон задорным беззаботным смехом. Потом зашуршали бумагой, и я почувствовал знакомый и мной очень любимый чесночный запах жареных беляшей. И тут я понял, как мне хочется есть. Я сглотнул слюну и стал думать о чем-то отвлеченном. Это удавалось с трудом. Еще бы! Разве это мыслимо, когда рядом с тобой за обе щеки уплетают аппетитные беляши? Словно поняв, о чем я думал, парень окликнул меня:

– Эй, чувак, держи хавку, – хиппарь отдал мне бумажный кулек, весь заляпанный жирными пятнами, и выпрыгнул с девчонкой из трамвая. За спиной у него висел рюкзак, на котором от руки корявыми буквами было написано ALL YOU NEED IS LOVE. Мой брат когда-то носил фирменную майку с такой же надписью. Я помню, у него еще были такие широченные вельветовые клеша, длиннющие – ниже лопаток – волосы, а по Невскому он ходил не иначе как босиком, за что имел несколько приводов в милицию.

Отец его всю дорогу пилил, ну прямо как теперь меня, и тянул одну и ту же волынку о престижном будущем, авторитетах и прочей муре. А у брата в ту пору был только один авторитет – Джон Леннон. На всех остальных он плевал!

Когда я добрался до нашего дома, предки уже спали. Во всяком случае, ни в одном окне не горел свет. Но подниматься наверх я не рискнул, потому что Макс, как всегда, восседал на батарее и читал газету допоздна – я увидел его темную тень на стене в окне лестничного пролета. Похоже, отец его опять снабдил прессой на всю ночь.

Жутко хотелось курить, но у меня с собой ничего не было. И даже не у кого стрельнуть – все давно дрыхли в своих «пещерах».

Не знаю, сколько мне пришлось ждать, пока Макс отвалит на чердак, но только, помню, замерз я как цуцик. Такой холод собачий стоял, что у меня вся задница примерзла к скамейке.

Наконец Максу надоело читать, и он двинул к себе на чердак. Я для верности выждал еще пяток минут, а потом по лестнице рванул наверх.

На мою беду входная дверь нашей квартиры оказалась на цепочке. Я на чем свет клеймил себя позором. Такого печального исхода я не предполагал. Неужели все полетело к чертям?