Александр Авраменко: Во имя Империи!

— Доброе утро, малышка.

Говорю я на русском, и Аора морщит лобик, пытаясь догадаться, что же я сказал. Затем, вспомнив, что между нами было решено вчера, в день возвращения, переспрашивает на русийском. Несмотря на океанское происхождение её рода, родилась она и прожила всю свою жизнь в Русии.

— Что это значит?

Перевожу, и женщина смущённо краснеет. Всё‑таки местное воспитание довольно, чтобы не говорить слишком, чопорно и пропитано пуританским духом. И ей стыдно лежать сейчас совершенно обнажённой на таком же одетом в костюм Адама мужчине, даже если он её муж… Тянусь губами к ней, желая ощутить вкус поцелуя. Она пытается отодвинуться — увы. Проще покориться. Вначале скромный, поцелуй быстро становиться страстным и горячим, потому что… Из скромности умолчу об остальном… Наконец мы просто лежим рядом, остывая после бурного утра…

— Ты всегда такой ненасытный?

Бормочет она. Смеюсь, правда, негромко.

— Только с той, которую люблю.

Аора, забыв про скромность, снова приподнимается, внимательно смотрит на меня.

— Пытаешься понять, лгу я, или нет? Нет. Зачем мне это?

Её глаза вдруг наполняются слезами, и я рывком сажусь, прижимаю ставшую бесконечно дорогой мне женщину к груди, ласково глажу по голове, по вздрагивающим плечикам, пытаясь утешить, бормочу ласковые, глупые и совершенно ненужные слова, не силах понять, что происходит. Почему моё признание вызвало такую реакцию?..

— В первый раз…

Разбираю я ответное бормотание…

— В первый раз в жизни…

Боги! Она впервые слышит слова любви?!. Наконец моё воздействие немного её успокаивает, и она отрывается от меня, пытается вытереть ладошкой мою мокрую грудь.

— Извини. Не знаю, что на меня нашло…

— Не страшно. Только прошу — никогда больше плачь. Я не могу переносить, когда моя женщина проливает слёзы.

— Это слёзы счастья, мой… Муж… Счастья, а не горя…

Я действительно ощущаю искренность, счастье, облегчение, любовь, которые сейчас переполняют её… И не хочу отпускать её снова. Но гибким движением Аора выскальзывает из моих объятий, пытаясь утащить к себе одеяло. Увы. Ей опять не везёт. Она обиженно говорит:

— Мне надо одеться… Юница сейчас встанет.

Но я не отдаю ей покрывало, ложась на бок:

— Мне нравиться смотреть на тебя.

— Но мне стыдно!

Пожалуй, женщина права. Слишком много потрясений для одного дня. Точнее, суток. Переворачиваюсь на другой бок.

— Можешь одеваться.

Шлёпание босых ножек по натёртому воском паркету, шуршание пластика, в котором лежит принесённая вчера старшей дочерью одеждой для мачехи. Затем я слышу удивлённое восклицание:

— Как это можно носить?! Оно же бесстыдно коротко!

Не выдерживаю, поворачиваюсь к жене. Ух!!! Чуть не упустил самое интересное! С нижним бельём она разобралась, и сейчас возмущённо вертит в руках короткий сарафан. Намётанный глаз сразу определяет длину — до середины бёдер. Натягиваю на себя фиговый лист, именуемый нижним бельём, затем встаю с кровати. Аора пунцовеет, что делает её неотразимой. Протягиваю руку:

— Ты просто не умеешь его носить. Дай.

Она покорно отдаёт.

— Подними руки.

Ладошки послушно поднимаются над головой, раз! Одним движением я надеваю платье, чуть поддёргиваю ткань.

— Всё.

Моя жена возмущённо смотрит вниз, затем снова выдаёт:

— Но как я в таком покажусь на людях?! Я же со стыда сгорю!

Делаю шаг назад, открываю шкаф с одеждой, достаю шорты, привычную для Новой Руси одежду мужчин, футболку без рукавов. Набрасываю всё на себя. Затем возвращаюсь к красной от стыда неподвижно застывшей Аоре, беру её за руку. Она упирается, но я всё же подвожу к окну. Чуть отдёргиваю занавеску:

— Смотри.

Пугаясь, она одним глазком выглядывает на улицу, затем порывисто возвращает ткань назад.

— Вижу… Но я… Стесняюсь…

Дверь спальни открывается, мы оба оборачиваемся — на пороге стоит отчаянно трущая кулачком глаз Юница, наша дочка, одетая в длинную ей мужскую футболку с Дартом Вейдером. Аора стремительно алеет, ощущая мою ладонь на своей талии, а дочка спокойно смотрит на её новый наряд, затем выдаёт коронную фразу:

— Ой, мам… Наконец то ты оделась по — человечески… А вообще, завтрак у нас будет?

Женщина, кажется, сейчас сгорит от стыда. А девочка деловито поправляет сползающую с плеча футболку, затем смотрит на смятую после утренней побудки постель, и снова выдаёт:

— Ну, дождалась, всё‑таки… Мам, кто у меня будет? Сестрёнка или братик?