Кир Булычев - Наследник

Моросил прежний дождь, и, пока они пересекали двор, сорочка промокла, и Андрей продрог.

Они завернули за угол безликого желтого казенного здания и, обогнув его, оказались перед входом. Там стоял солдат с винтовкой.

– Куда? – спросил он.

– К господину полковнику Николаеву, арестант, – сказал полицейский.

– Погоди, – сказал солдат. Он приоткрыл дверь внутрь и крикнул: – Тут арестанта к полковнику привели!

Сразу выскочил молоденький поручик с точным пробором посреди головы и серебряным аксельбантом. Он смотрел на Андрея широко раскрытыми глазами, будто восхищался.

– Господин Берестов? – воскликнул он. – Вас ждут!

Они вошли внутрь. Полицейский топал сзади. Поручик шел рядом с Андреем и был подчеркнуто вежлив:

– Полковник ждет вас.

Поручик повернулся к Андрею, протянул руку, чуть откинув голову назад, и представился:

– Поручик Тизенгаузен. Имел честь бывать у вашего отчима.

Поручик наклонил голову – пробор был проведен по линейке. Андрей пожал протянутую руку. Что это – чудесное освобождение, как в романе Дюма?

– Ни на минуту не допускал и мысли о вашем участии в этом жутком деле. Ни на минуту. – Поручик взял Андрея под локоть и повел по широкой лестнице наверх.

Полицейский мрачно топал сзади.

– Ты подождал бы здесь, – сказал поручик полицейскому.

– Не положено, – просто ответил тот, и стало ясно, что полицейский не отвяжется.

– Им хочется быстро соорудить уголовное дело. Шумное дело – многие у нас вам сочувствуют. Примите мои соболезнования.

Поручик постучал в дверь на втором этаже, оттуда послышалось: «Входите, входите!» Поручик пропустил Андрея вперед, преградил путь полицейскому, который намеревался было последовать за Андреем, и прикрыл дверь.

Андрей оказался в большом, светлом, в два окна, кабинете. Чуть ли не половину его занимал большой полированный стол, заваленный бумагами. За столом сидел массивный курчавый человек в форме полковника. Человек поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею.

– Господин Берестов? – сказал он. – Рад вас видеть. Надеюсь, что ваши несчастья временные. Очень надеюсь.

Полковник оказался низкого роста и столь широкий, будто ноги у него были отрублены по колено. Шел он мягко, шаркал ногами, и ясно было, что ему куда привычнее быть в мягких домашних туфлях, чем в высоких сапогах.

– Ай-ай-ай, – уныло сказал он. – Неужели в таком виде вам пришлось провести ночь в участке? Без теплой одежды?

– Полиция получила слишком много власти, – резко сказал от дверей поручик Тизенгаузен. – Они творят произвол.

– Вот именно, – согласился полковник. – Ведь можно простудиться! У вас нет насморка?

– Нет, – сказал Андрей.

– Я дам вам с собой капли. Мне присылают из Киева, – сказал полковник. – Вы завтракали?

Поручик хмыкнул.

– Ах да, – сказал полковник. – Какой у них завтрак! Поручик, не в службу, а в дружбу, распорядитесь, чтобы принесли чаю.

– Чай придется подождать, – сказал поручик. – Еще не ставили самовар. Но если господин Берестов не откажется, мы можем предложить ему глоток коньячку.

– Великолепная идея! – обрадовался полковник. – Вы простите, что нам пришлось встретиться в такой момент. Но это последствия тяжелого положения, в котором оказалось наше государство.

Поручик Тизенгаузен прошел к массивному сейфу, что стоял возле стола, громко повернул ручку, открыл его и вынул оттуда початую бутылку коньяку и два стакана. Раздвинул бумаги на столе полковника и налил в каждый стакан на два пальца.

– Нам надо завести бокалы, – сказал полковник, удрученно глядя на действия адъютанта. – Просто стыдно перед гостями.

– Я распоряжусь, – сказал Тизенгаузен. Он протянул один стакан Андрею, второй взял сам.

– А мне нельзя, – сказал полковник. – Язва. Совершенно исключено.

Коньяк обжег глотку. Полковник проглотил слюну, глядя, как Андрей пьет.

– Нечем закусить. Не серчайте, Андрей Сергеевич, но мы редко принимаем гостей. Мы стали бумажными крысами. Война – это груды бумаг, вот так-то.

Тизенгаузен пил коньяк маленькими глотками, стоя навытяжку, словно соответствовал тосту на торжественном приеме.

Большие настенные часы пробили десять раз. Все трое стояли и смотрели на них, потом полковник и Тизенгаузен сверили свои часы, словно настенные часы были истиной в последней инстанции. У полковника была старинная луковица, поручик Тизенгаузен, разумеется, имел часы наручные, на черном ремешке.

– Господин поручик, – сказал полковник, – вам пора.