Array Array - ЭТЮД В ИЗУМРУДНЫХ ТОНАХ

Как только мы уселись в партере (я купил трехгрошовый апельсин у милой девушки, которая продавала их зрителям, и посасывал дольки, пока мы ждали третьего звонка), мой друг тихонько сказал мне:

– Считайте себя счастливчиком, что вам не пришлось сопровождать меня в игорные притоны и подпольные бордели. Или в сумасшедшие дома – еще одно место, которое Принц Франц часто одаривал своим вниманием, как мне удалось выяснить. Но он никуда не ходил больше, чем один раз. Никуда, кроме…

Вступил оркестр, и занавес поднялся. Мой друг замолк.

По–своему это было неплохое представление: давали три одноактные пьесы. Между актами публику развлекали комическими куплетами. Главный актер был высок, бледен и отличался прекрасным голосом; прима была элегантна, и ее пение разносилось по всему театру; а комик знал толк в частушках на грубом языке лондонского дна.

Первая пьеса была забавной комедией переодеваний: главный актер играл пару близнецов, которые никогда не встречались, но умудрились благодаря нескольким забавным неурядицам оказаться помолвленными с одной и той же девушкой, которая была наивно уверена, что имеет дело с одним–единственным человеком. Двери распахивались и со стуком закрывались, когда актер менял роли.

Вторая пьеса представляла собой трогательную историю о девочке–сироте, которая умирает от голода в снегу, продавая оранжерейные фиалки – е бабушка, в конце концов, узнала ее, и рассказала, что ребенка десять лет тому назад похитили бандиты, но было уже поздно, и маленький замерзший ангел испустил последний вздох. Должен признаться, я не раз утирал глаза своим льняным платком.

Представление завершилось воодушевляющей исторической постановкой: действие происходило семьсот лет тому назад, вся труппа изображала жителей деревни на берегу океана. Они увидели, как вдалеке из океана поднимаются величественные фигуры. Герой радостно провозгласил крестьянам, что это Великие Древние, чей приход был некогда предречен, возвращаются к нам из Р'лайха, и из Туманной Каркозы, и с равнин Ленга, где они спали, или ждали, или коротали время своей смерти. Комик предположил, что селяне съели слишком много пирогов и выпили слишком много эля, раз им чудятся какие–то фигуры в море. Дородный мужчина, который играл жреца Римского Бога, объявил, что эти фигуры – чудовища и демоны, которых необходимо уничтожить.

В кульминационной сцене герой забил жреца до смерти его собственным распятием и приготовился приветствовать Их по Их возвращении. Героиня пела щемящую арию, а за ее спиной на заднике сцены при помощи какого–то хитрого устройства вроде волшебного фонаря пролетали по нарисованному небу Их тени: сама Королева Альбиона, и Черный из Египта (почти похожий на человека), а за ними Древнейший Козел, Отец Тысяч, Император всего Китая, и Царь Безответный, и Властитель Нового Света, и Белая Госпожа Антарктической Твердыни, и все остальные. И как только новая тень пробегала по сцене, изо всех глоток на галерке вырывался одобрительный крик, и вскоре, казалось, дрожал самый воздух. Луна поднялась в раскрашенном небе, а когда достигла высшей точки, последним актом театрального волшебства сменила цвет с бледно–желтого, как в старых преданиях, на родной и привычный багровый, каковым она светит нам и ныне.

Актеров несколько раз вызывали на поклон криками и смехом, но вскоре занавес опустился в последний раз, и представление завершилось.

– Итак, – спросил мой друг, – как вам это понравилось?

– Превосходно! Просто отлично, – ответил я, потирая зудящие от аплодисментов руки.

– Ах вы, чистая душа, – сказал он с улыбкой. – Давайте пройдем за кулисы.

Мы вышли на улицу, обошли здание театра и оказались у служебного входа, где тощая женщина с большой бородавкой на щеке деловито вязала что–то на спицах. Мой друг показал ей визитную карточку, и она провела нас внутрь здания, по короткой лестнице в маленькую общую гримерную.

Масляные лампы м свечи медленно оплывали перед мутными зеркалами, а мужчины и женщины смывали грим и снимали костюмы, ничуть не беспокоясь о благопристойности. Я отвел глаза. Мой друг выглядел невозмутимым.

– Не могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.

Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика – в последней, указала куда–то в глубину комнаты.

– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.

Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.