Она напряжённо разглядывала меня в полутьме помещения.
– Так вот ты какой… Мужа моего погубитель. Зверь Лютый.
Сигурд нервничал и непрерывно жевал губы.
Княгиня оценивающе рассматривала меня. Вспомнилось, как когда-то в Киеве, так же, прицениваясь, смотрела на меня боярыня Степанида свет Слудовна. У меня в тот раз случилась… эрекция. Прям под светлы очи. Ну и потом… всякое чего. Я-то тогда думал, по глупости да незнанию, что у боярыни интерес ко мне… ниже пояса. «Вибратор самоходный». А оказалось-то… умственный интерес был.
Царь Соломон говорил:
«Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная».
Тут ветхозаветный случай? Так-то она ничего, миленькая… Бедняга Сигурд — с таким-то колечком…
Наши переглядывания обеспокоили Сигурда:
– Э… Господин воевода. При нашем расставании говорил ты, чтобы приходил я к тебе со своим людьми. В войско наняться. Вот, как и обещал.
И Сигурд кивнул в сторону вставших у стены нурманов.
– Здрав будь Сигурд. С приехалом. Помню я наши разговоры. Не расскажешь ли — что, к чему, сколько. И — почём.
Сигурд кивнул, начал, было, излагать, но я его остановил:
– Тесновато тут. Да и душновато. Пойдём-ка лучше на воздух. А то давай повеселимся — на лодочке моей покатаемся.
– Экая глупость — нурманского ярла лодочкой прельщать! Будто он лодеек не видывал!
Какой-то дядя бородатый из штатских не по делу влезает. Видать, не понравился я ему.
Гонорится? — Спешиваем.
– Бьюсь об заклад на ста гривнах, что такой — не видывал. По рукам?
Дядя ещё и не понял толком, как я хлопнул его по ладони, махнул рукой Сигурду и выскочил во двор.
Опять в казну копеечка. Вернусь — снова Николашку подколю.
Если вернусь.
Как-то мне… тревожно. Когда вокруг эти белесые каланчи с железом в руках — промеж себя негромко на своём… спроке спикают. В смысле: размовляют. Или правильнее — шпрехают?
Толпа повалила следом. Своих двоих на берегу оставил, Сухана с Салманом и Сигурда с парой его людей — на борт. «Ласточку» от мостков отпихнули, Дик поднял паруса.
Тут-то они и ахнули.
Пока швертбот стоит у берега — видна только ненормально длинная мачта да гики торчат. А вот когда паруса крыльями встали… Да когда она пошла по речной волне, уваливаясь под ветер…
У нурманов — глаза заблестели, сумрачное напряжённое выражение на лицах сменилось восторженными улыбками.
«А ветер как гикнет, как мимо просвищет,
Как двинет барашком под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели, чтоб мачта гудела:
— Доброе дело! Хорошее дело!».
Парни — морские разбойники, пираты. С малолетства. Толк в «гудении мачты» — понимают.
Нурманы — совсем не русские бояре. Разбираются в снастях, в парусном вооружении, в обводах и конструкции корпуса. Они в этом жили. Годами, с детства. Они тоже, как Боголюбский, только значительно сильнее, дуреют от отсутствия рулевого весла. Но делают это сильно профессиональнее. Не взгляд любопытствующего пассажира со стороны — личная память. Память рук, спины. Память с младенчества, с песен, которые им пели в колыбели:
«Руны волн ты ведай, коль вызволить хочешь,
Парусных коней из пены,
Нарежь их на реи, на руль и штевень
И выжги на веслах огнем.
При быстром прибое, при бурных волнах
Без горя войдешь ты в гавань».
Им «руны волн» — как «отче наш» — «от зубов отскакивает». Они знают — «как должно быть». И, видя, что «как не должно» — есть, да ещё и работает… просто хмелеют от «невозможного», от новизны.
Улыбаются, переглядываются, даже — дышат иначе. Полнее, глубже. Глаза не прищурены — распахнуты. Пытаются сразу охватить всё, «съесть» взглядом. Когда лодочка поднимается на волне — и сами привстают, тянутся вверх.
Сживаются.
С корабликом, с волной, с ветром…
Я ещё ничего не сделал, не сказал, а эти парни — уже мне рады. Просто потому, что напомнил.
Об их детстве, о море, о ветре, о парусах.
О родном.
Мелочь, конечно. Ежели что — порубают меня в капусту ничтоже сумняшись. Но ежели — нет, то — воздержатся. С взаимной приязнью.
Первым очухался Сигурд:
– Кто построил тебе такое… такой корабль?
– Я, мои люди. Здесь, на Стрелке.
– Покажешь?
– Нет. Ты не принёс мне присягу.
Всё, восторг прикосновения к невиданному, к чуду — закончился. Пошла повседневная мерзость мелкой торговлишки. «Ловля блох» в сиюминутном понимании выгоды.
– Я готов наняться со своими людьми к тебе на службу.
Читать дальше