Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы

Юрий разделся и рухнул на диван. Хотелось просто лежать, глядя в покрытый паутиной потолок. Ника часто грозилась устроить у него уборку, и каждый раз Юрий отбивался, уверяя, что приберет все сам. Он и в самом деле регулярно наводил порядок в своем холостяцком жилище, но до потолка руки не доходили, и Ника то и дело спрашивала его, каков настриг паутины и выполняют ли его подопечные пятилетний план. Теперь уже незачем было разрушать хитрые невесомые витражи. Орловский хотел еще раз обдумать то неизбежное, что стояло уже у порога, но мысли не шли на ум, и внезапно для самого себя он заснул, провалившись в темный омут без сновидений и раздумий.

Когда он проснулся, был уже вечер. Стемнело, в окно падал свет горевшего во дворе фонаря. Юрий вышел на крыльцо и поглядел в сторону ворот. Там по-прежнему стояли двое – правда, другие. Очевидно, дневная парочка уже успела честно отработать свой нелегкий хлеб.

Внезапно Юрий понял, почему многие, о чем приходилось неоднократно слышать, воспринимают арест с облегчением. Вначале это представилось диким, но теперь причина была очевидна. Никто, ни виновный, ни безвинный, не выдержит нескольких дней такой слежки. Лично с него хватило и суток. Лучше уж сразу, чтобы не ждать, не прислушиваться к шуму мотора на улице, к тяжелым шагам на крыльце…

Юрий крепко запер замок, навесил щеколду и даже подпер дверь валявшимся с зимы поленом. Потом, вспомнив свой первый арест, когда за ним тоже пришли ночью, он наполнил ведро водой, поставив его прямо посреди темного коридора. Сделанное его порадовало, как и то, что удалось выспаться. Теперь можно всю ночь бодрствовать, и доблестные чекисты не застанут его спросонья и в одних кальсонах. А дверь… Орловский усмехнулся и прошел в комнату.

Он еще раз внимательно проверил стол, подоконник и полки. Вчера он поработал на совесть – ничего опасного не осталось. Хотя… На полке он заметил маленький томик Теннисона. Ну конечно, его принесла вчера Ника, вручив ему сразу, еще на пороге, а потом заметила дым от горящих бумаг… Юрий взял томик и быстро его перелистал. Так и есть! На форзаце карандашом была написана фамилия Ники – еще девичья. Юрий на миг задумался, затем, мысленно пожалев прекрасное издание, вырвал форзацный лист и аккуратно сжег его в пепельнице.

Оставалось подумать, как убить ночь. Пустая комната пугала, и Юрий зажег вторую лампу. Стало светлее, и он невольно улыбнулся. Вот и все! То, чем он жил все эти годы, заканчивается. А что впереди? Орловский вновь вспомнил, что говорил ему Терапевт, когда они беседовали о неизбежном провале. «Поймите, Юрий! – его друг сделал тогда паузу и посмотрел прямо в глаза, что бывало крайне редко. – Вы не нужны мертвый! Вы нужны живой, Юрий. Постарайтесь выжить! Если будут заставлять признаться в какой-нибудь ерунде – соглашайтесь! Если поймете, что они знают все – подписывайте! Но помните – там есть только три правила: никому не верить, ничего не бояться и ни о чем не просить…»

Тогда Юрий не стал спорить, но дал себе твердый зарок. Он никогда не расскажет им – ни о Терапевте, ни о Флавии, ни о Марке. Но Орловский понимал и другое. Для тех, кого сейчас косит страшная коса, кого по ночам забирают «маруси» и «столыпины», арест означает конец, чаще всего – безвозвратный. Невиновным, кого брали тысячами и тысячами, следовало думать только об одном – как уцелеть. Но он, Юрий Орловский, не случайная жертва. Он – враг, настоящий враг тех, кто погубил его Родину. А значит, и после ареста, его сражение не закончено. Правда, теперь бой будет вестись в абсолютно неравных условиях, песчинка попадает в жернова, мелющие все и вся… Но если песчинка тверда, то оставит на камне царапину. Нет, еще ничего не кончено! Юрий вспомнил отца Леонида и покачал головой. Священник ошибся. Ненависть к врагу – это то, что поддержит, не даст пропасть напрасно. Ненависть – и любовь к друзьям, к тем, кого уже нет, и кто еще жив, чья жизнь зависит от него, Юрия Орловского…

Он достал из папки свою незаконченную рукопись и грустно улыбнулся, перечитав заголовок: «Героический эпос дхарского народа». Когда-то Родион Геннадиевич, добрейшая душа, уверял, что это готовая кандидатская, а значит Юрию надо поскорее заканчивать работу. Но с тех пор спешить стало некуда, он начал писать другую – главную – книгу, а рукопись так и осталась незавершенной. Что ж, теперь время было… Орловский заставил себя сосредоточиться, взял ручку и стал писать своим ровным красивым почерком как раз с недописанной три года назад строчки.