Валерий Большаков: Кентурион

Трирема «Тетис» бодро надрезала верхушки волн, оставляя по себе кильватерную струю, словно расшивая синее Mare Nostrum [6]– от Брундизия, давно уж скрывшегося из глаз за горизонтом, до далекой еще Александрии Египетской.

На выпуклости главного паруса гордо значились четыре буквы – «SPQR [7]» – корабль был правительственным и направлялся в Египет по делу государственной важности. Впрочем, ни его экипаж, ни восемь пассажиров не выглядели отягощенными думами. Матросы-классиарии дрыхли в тени ветрил, а пассажиры загорали. Эдик Чанба, он же Эдуардус Сармат, устроил лежбище на полубаке, слева от столба, к которому был привязан перекидной абордажный мостик-корвус. С другой стороны лежал да покряхтывал Гефестай сын Ярная. Искандер Тиндарид нежился, свесив голову за борт и подмигивая кувыркавшимся дельфинам, а Сергий Роксолан удобно развалился на бухте якорного каната. Вооружившись чернильницей и песочницей, он корябал тростинкой-калямом по желтоватому папирусу и вид имел отрешенный. Четверо рабов – Регебал Дадесид из даков, венед Акун сын Олимара, египтянин Уахенеб Фиванец и галл Кадмар сын Каста – дремали, привалясь к скатке запасного паруса.

– Искандер, – гугниво сказал Эдик, не отрывая щеки от палубы. – Не строй рожи китообразным! И чему тебя только в школе учили?

– Учили старших уважать, – лениво отозвался Искандер, убирая с лица длинные волосы, наброшенные ветром. – Я тебя, между прочим, старше на тыщу восемьсот… с чем-то лет.

– И это заметно! – с воодушевлением подхватил Эдик. – Какой-то ты у нас дементный стал. Пр-роклятые годы!

– Рыбам его скормить, что ли? – сказал Искандер задумчиво. – Не, жалко… Ихтиологи мне этого не простят. Сбросить в море семьдесят кило высокотоксичных отходов – это ж экологическое преступление! Ладно, живи…

– Спали вас Митра… Поспать спокойно не дадут! – проворчал Гефестай, переворачиваясь на спину и оглядываясь на Сергия. – Завидую я тебе, Лоб. Ноль внимания!

– Они ж не могут не ругаться, – проговорил Сергий, продолжая писать, – порода такая…

Он раскатал свиток и вычитал, правя ошибки:

«Меня зовут Сергей Лобанов. Мне тридцать три года…» – так начинались его мемуары.

Сергий проглядывал корявые строчки, а в памяти оживали образы минувшего – заварушка в памирских горах, путешествие во времени, осада Антиохии, плен, рабство, школа гладиаторов, бои в Колизее, преторианский спецназ, заговор четырех консуляров, любовь и смерть Авидии Нигрины… Сергий длинно и тоскливо вздохнул, снова нашарил перо, макнул в чернильницу…

«…Новым префектом претории император назначил Квинта Марция Турбона Фронтона Публиция Севера, мужика крутого, но справедливого. Он нам с ходу, не садясь, выдал новое задание: отправляться в Египет, сыскать там одного типа по кличке Зухос и ликвидировать его на хрен. Эдик мигом стал возбухать: а почему сразу мы?! „А потому вы, – нахмурил брови Марций Турбон, – что этот типус, в смысле Зухос – враг государства и народа римского".

Короче говоря, мутит воду Зухос, сбивает „вооруженные бандформирования" и готовит мятеж. Самое интересное, что Зухос этот не прост. Если верить Турбону, то тип этот – подобие Волан де Морта, пакостливый чародей и злой волшебник. Я понял так, что Зухос здорово владеет гипнозом и всякими такими штучками, как Вольф Мессинг. Того даже Сталин опасался, и совершенно зря – Мессинг был воспитанным человеком и скромным ученым. А будь у него гены негодяя? Зомбировал бы Иосифа Виссарионовича, Лаврентию Павловичу приказал бы застрелиться – весь СССР лег бы к его ногам…»

Сергий подумал, что бы еще такого написать, и склонился к пергаменту:

«Премию императорскую мы потратили на дело – улучшили жилищное положение, переехав в соседнюю квартиру, побольше. Теперь у нас, у каждого, по комнате-кубикуле, а рабы ютятся в экседре… Шучу! Там такая экседрища… Хоть танцуй! Там мы, пока нас не будет, Киклопа поселили. Сдал Киклоп… Грива его поседела вся, и глаз потускнел. Худо Киклопу без Авидии… Никто его больше не окликнет нежным голоском: „Киклопик!"

Лобанов зажмурился, пережидая прилив тоски, и вяло, пересиливая натуру, дописал: «Когда я его позвал, он сразу согласился. „Сейчас, говорит, только вещички перетащу…" И перетащил – три здоровых воза! Дорогущую мебель вывез из дома Нигринов – субселлии всякие, картабулы, кровати бронзовые… Одна моноподия чего стоит. У нее столешница из редкостного цитрусового дерева, и цена ей – триста тысяч сестерциев! Десять пудов серебра. „А чего такого? – бурчал Киклоп. – Имею право… Это наследство Авидии!"