Дмитрий Володихин - Убить миротворца

— Знаешь ли, мне хотелось бы услышать твои объяснения.

— Пожалуйста. Я это дело обмозговал с двух сторон. Одна — насчет реальной мощи нашей, хватит ли ее для такой драки. И скажу тебе честно: не знаю. Конечно, можно б было посидеть у тебя, покопаться в информпрограммах, выяснить в общих чертах, с чем столкнуться придется… Правда, уж больно много неизвестных получится. Задачка с морем неизвестных… полночный кошмар математика… Кроме того, все, сколько у нас есть, понадобится нам там, в родных местах… Вывод: в лучшем случае наши вытащат сюда людей и технику в помощь восстанию, которое вы сами тут поднимете. А вы поднимете его?

— Это, если оценивать ситуацию здраво, очень сложный вопрос…

— Хрена лысого вы его поднимете!

— Звучит несколько оскорбительно.

— Зато правда. Ладно, опустим детали. Предположим, я убедил начальство, досконально разузнал, какая сила будет нам здесь противостоять, смог открыть проход для целой военной армады… Хотя каждый пункт в отдельности — под вопросом, а все вместе — под очень большим воспросом… Просто предположим, будто все получилось у нас с тобой. Но тут есть еще другая сторона, и она-то как раз главная. Дима! Да мне муторно всем этим заниматься с самого начала и до конца. Тошно. Душа не приемлет, понимаешь ты?

— Но… почему?

— Вы построили здешний мир. Точнее, Бог, но все последние винтики и гвоздики вворачивали и вбивали именно вы. Мы — там, а вы — здесь… Мы строили дома, огораживали, где надо заборами, мол, здесь наше — просьба не соваться! Вот я представил себе: полезет кто-нибудь умный за мой забор с самыми благими намерениями. Совершенный какой-нибудь человек, и до того, собака додумался, что захотел других научить своему совершенству. Построить меня и мою семью по своим линейкам, какими он вымажет плац, уложить в горизонтальное положение и отсечь лишнее, если где-нибудь моя плоть не влезет в его совершенный шаблон, а потом воткнуть новое, чего по тому же шаблону не хватает…

— Не вижу здесь ничего нелогичного…

— А я не вижу никакой логики. Мы с тобой на разных языках говорим, Дима. Я по-тарабарски, ты по-балабольски… Вот перелезает мой забор некто, и желает он устроить мой мир иначе. Миротворец, твою мать… А у меня есть мой Бог, которому это позволено, и других богов я над собой иметь не желаю. Я предупрежу его, конечно, — мол, мужик, ослеп? Не лезь, куда не приглашали. Допустим, он не послушается — выстрел в воздух. Но его, видно, разобрал педагогический зуд, душой он моей интересуется… Тогда получит первый заряд в ногу, а второй — промеж глаз. И похоронен будет без чести и доброй славы.

Тут двойник вроде бы что-то понял. Лицо у него дернулось.

— Хочешь спросить, Дима, так спроси. Я отвечу.

«Близнец» судорожно глотнул. Открыл рот и не решился… Потом спросил, все-таки:

— Вы… воевали с Федерацией? — и столько в его словах было благоговейного ужаса, что Виктору опять, как после рассказа о зарайской поездке, сделалось тошно. Ведь пять минут назад просил о вторжении, шельмец!

— Мы разгромили миротворческую эскадру Федерации и уничтожили десантный корпус, высаженный на Терру. Всего две недели назад.

Едва он вымолвил это, как двойник проговорился. Выболтал самую потаенную свою суть, пусть она и не родная ему, но вбита прочнее прочного, глубже веры в осмысленность и благость происходящего вокруг, глубже страха, глубже надежды на избавление…

— Как вы посмели!

Виктор поглядел собеседнику в глаза. Там колыхались два пылающих знака принадлежности к чему-то огромному и темному. Как тавро на скотине, только в двух экземплярах. Клейменое рабство пробилось из самого потаенного трюма сквозь все прочие слои — страха, любопытства, ума, надежды, корысти — и каркнуло во все воронье горло.

«Господи, да какой же он — наш…»

— Что мы сделали-то? Да ничего особенного мы не сделали. Так, ерунда, наказали дурачков, теперь не будут совать нос не в свои дела. Мы, брат, только еще плечи расправляем. Мы всего-навсего проснулись, потянулись, сходили на кухню и выпили утренний кофе. Ты понимаешь, Дима, утренний кофе и ничего больше! Мы еще даже не позавтракали…

А тот не отвечает. И знаки все еще пылают, на убыль не идет их пламя. Тогда Виктор понял: всему на свете приходит конец; пора заканчивать болтовню. В этих краях полным-полно чистого зла и нет ничего интересного…

— Я договорю, хотя это, наверное, уже бесполезно. И с самого начала все было бесполезно… Женевцы залезли на наш забор незваными, и получили свое. Теперь ты зовешь нас: войдите к самим женевцам на двор через щель в ограде, отыщите спящего хозяина и убейте его в постели, пока он не открыл глаза. Стоило ли драться с ними за право быть другими, чтобы после так дешево им уподобиться. Совесть-то где наша?