Дмитрий Володихин - Убить миротворца

Сомов не спал всю ночь. А затем отправился на работу в Департамент с дикой головной болью. Никогда он не видел большего количества людей с бледными лицами, чем в тот день.

Но потом память о «чуде природы» сошла на нет под гнетом пугающих обстоятельств. 24-й год богат был на сужения нормы. В августе «сузили» всех, кто оказался тяжелее девяноста двух килограммов, — за безответственное отношение к собственному здоровью. В рустику загремел толстый Макс из отдела долгосрочной аналитики. Месяцем позже прошлись по феминисткам — за избыточное внимание к проблемам пола. Выкосило Марину Нестерову, прямую начальницу Сомова. А в декабре он чуть было сам не попал под раздачу. Декабрьская колотушка была самая страшная. Брали за гипертрофированный интеллектуализм. Знакомый парень из коллегии по социальной ответственности под большим секретом сообщил: Сомову не хватило каких-то сотых долей балла до роковой черты… Сам же Дмитрий думал иначе. Какие там сотые доли! Наверное, Братство повлияло. Потому что вынесли тогда и Монахову, и Бракка, и Вяликова, и Гонсалеса, и даже Бергершу, хотя весь Департамент знал про нее: тупее только домашние тапочки…

Он запретил своим мыслям останавливаться на странном, одновременно пугающем и манящем дне, когда кто-то взлетел и погиб, не смея отказаться от попытки. Теперь Сомов твердо знал о своем трайбализме. Молчать, не думать, не помнить! Только так. И за меньшее людей «сужали» безо всякой милости.

30 января 2126 года.

Московский риджн, Чеховский дистрикт.

Виктор Сомов, 30 лет, и Дмитрий Сомов, 33 года.

— Жаль. Как жаль, что у них не получилось…

— А думаешь, это на самом деле был побег?

— Нет, брат, это у них коллективная примерка вставной челюсти была. С жертвами и разрушениями.

Оба помолчали с минуту. Дмитрий никак не мог отделаться от мысли: «Слишком неразумно, слишком нерасчетливо. И — напрасно в конечном итоге. Им не следовало… Что мы все по большому счету теряем? Чуть-чуть побаиваемся каждый день, да. Но к этому не столь уж трудно привыкнуть. Все-таки им не следовало…» Мысль крутилась, как собака, кусающая себя за хвост, наворачивала цикл за циклом, и с каждой секундой Сомов все больше утверждался в ее правильности. Но тут Виктор прервал его размышления:

— Но они хоть напоследок воли нюхнули. Побыли людьми.

— Ты думаешь? — дипломатично осведомился Дмитрий. Двойник раздражал его. Двойник его нестерпимо раздражал.

— Да, разумеется. Впрочем, Дима, раз одним хватило ума попробовать, найдутся и другие. И когда-нибудь кому-то из них, может быть, не второму, не пятому и не двадцатому, все удастся. Обязательно.

— К чему ты призываешь? Поощрять психопатов и самоубийц?

— Вот что я тебе скажу: приведи в сумасшедший дом нормального человека, и психи будут считать его безумцем.

На лице Дмитрия отразилось глубокое сомнение по поводу того, что следует считать нормой с точки зрения собеседника. Виктор в ответ усмехнулся.

— Дима… Нам бы произвести рокировку на недельку или вроде того. Я бы пожил здесь, хотя предчувствую: кроме дерьма не увижу ровным счетом ничего… А тебя — к нам. Посмотришь наше житье. Потом сравним впечатления, кому увиденное в большей степени показалось сумасшедшим домом…

Дмитрия неожиданно прорвало:

— Спаси нас! Спаси всех, кого еще можно спасти! — вскрикнул двойник. И почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу. Теперь ему никуда нельзя идти, ни с кем нельзя разговаривать и, наверное, даже всемогущий Падма не спасет в случае чего. Министерство информации? Упаси Разум всемогущий! Одной фразой, вырвавшейся неведомо как, против всех правил, приличий и простого здравомыслия, он подписал себе верный выездной билет в рустику… И зачем он сказал такое? К чему? Разве это правильно? Мало ли какая грязь шевелится у него в самом темном трюме сознания!

Сомов отрицательно покачал головой, и на лицо ему поставила свое отвратительное клеймо печальная неизбежность.

— Дима… прости… так не будет. Я думал о вторжении. Еще в прошлый раз, когда ты мне про Мэйнарда рассказывал, я прикинул, как было бы хорошо втащить прямо сюда, в город Москву большой артиллерийский корабль «Святой Андрей» и разнести тут все к едреням. Такая мысль сладкая, аж душа затрепетала. И два месяца потом маялся: может, поговорить с начальством, мол, не вдарить ли всей совокупной силой русского мира? Ты не подумай, я сумел бы сделать так, чтобы меня восприняли серьезно. Конечно, я не отец клана, не адмирал и не имперский министр… Но не в этом дело. Не только в этом. Я в конце концов понял: нет, нельзя! Нельзя! Ни в коем случае, и даже соблазнять других людей не следует.