Сергей Шхиян - Противостояние

Я положил перед ним документы и, пока он их разглядывал, разлил коньяк по фарфоровым чашкам.

— Любопытно, — сказал он, — действительно, бумага довольно свежая. — Если вы настаиваете на подлинности этой истории, то позвольте задать вам несколько вопросов.

— Извольте, — манерно, в духе девятнадцатого века, согласился я,

Гутмахер поднял свою чашку, чокнулся со мной, как-то задумчиво выпил коньяк и начал экзамен по истории Российской империи. Знания, надо сказать, у него оказались энциклопедические. Больше всего он напирал не на общие сведения, которые можно узнать из любого учебника истории, а на детали, вроде ходившей тогда валюты, одежды, которая была в моде, фамилии членов правительства. Откуда он сам все это знает, да еще в таких подробностях, я так и не понял.

— Странно, — сказал Гутмахер, — или вы хорошо подготовились к нашей встрече, или действительно… Так что вам от меня нужно?

— Я слышал, что вы занимаетесь проблемой времени, как физического явления, и подумал, что смогу у вас узнать, как происходят такие смещения.

— Короче говоря, вы хотите узнать, существует ли машина времени?

— Не совсем, то, что она существует, я знаю и так, по опыту, меня больше интересует, как она действует.

— Вы владеете математическим аппаратом?

Я сначала не понял, о каком аппарате идет речь, но потом догадался, что о математике:

— Увы, нет. У меня не техническое образование.

— Тогда я ничем не смогу вам помочь. Все это слишком сложно для дилетантов, — сказал он, как мне показалось, с легким налетом высокомерия. Мне это не понравилось, и так как говорить больше было не о чем, я решил, что зря потратил время.

— Что же, извините за беспокойство и потраченное время, — сказал я, вставая. — Приятно было познакомиться.

Мне было досадно, что он воспринял меня как обычного придурка с завиральными идеями, но виду, что раздосадован, я не показал.

— Вы спешите? — спросил он, когда я уже направился в прихожую.

— Нет, — вежливо ответил я, подавив раздражение.

— Тогда давайте поговорим о прошлом. То, что вы рассказали, весьма любопытно. Даже если это простая фантазия.

Я вновь вернулся и сел на шаткую табуретку. Старик сам разлил напиток и лукаво мне подмигнул:

— А десятка 1843 года была белого, а не красного цвета!

— Спорим? — предложил я. — Именно красного, и на ней написано: десть рублей серебром или ее замена монетою.

— Возможно, — подумав, согласился он, — Кажется вы, действительно, правы, белые десятки выпускали позже, уже при Николае II.

Разговор продолжился, но о моем путешествии по времени мы больше не поминали. Гутмахер, судя по всему, оказался настоящим невостребованным гением. Работу в институте и преподавание он бросил, и ему явно не хватало общения. Старику осточертело торчать одному в забитой книгами пыльной квартирке, и он по полной программе оттянулся на новом собеседнике. Как водится, вскоре коньяк кончился, и пришлось бежать за добавкой. В результате встречи было много выпито, и, отступив от правила не разговаривать с дилетантами о науке, хозяин добросовестно пытался объяснить мне, как мог, упрощая, свою версию «механики» времени. Я не менее добросовестно пытался во все это вникнуть, иногда начинал что-то почти понимать, но, к сожалению, так толком ни в чем не разобрался. К тому же меня интересовала не столько теория, сколько конечный результат и возможность практического перемещения в прошлое и будущее. Расстались мы запоздно, почти подружившись.

Жизнь, между тем, продолжалась. Пришлось втягиваться в скучные рутинные дела, которые занимали довольно много времени. Я скучал по Але, тем более что все в квартире напоминало о ее недавнем присутствии: переставленные вещи и женские мелочи, которые она не взяла с собой. Я суеверно не убирал их с тех мест, где они лежали, скорее всего, подсознательно надеясь, что она вернется.

О сыне, которого никогда не видел, думалось меньше. Я знал, что он есть, что где-то сейчас живет, наверно, забавен в своем беззаботном детстве, но особых чувств к нему почему-то не испытывал.

Даже напротив, мальчик вызывал странное ревнивое отношение: он был с Алей, какой-то неведомый мне маленький мужчина.

Она любит его, и он неминуемо вытесняет меня из ее сердца и памяти. Я понимал, что ревновать к сыну глупо, поэтому старался не думать о нем с раздражением и намеренно не раскладывал свои чувства по полочкам, стараясь задвинуть тревожные мысли в самые дальние углы памяти.