Сергей Шхиян - Боги не дремлют

Погожин вскрикнул и, защищая глаза, шарахнулся в сторону, не удержался и опять повалился в грязь. По-моему только это и спасло его от обезумевшей фурии. Он уже лежа на земле, успел закрыть лицо руками и закричал почему-то женским голосом:

— Помогите, убивают!

— Подлец! Негодяй! — выкрикивала Матильда, готовая, не пожалев своего мундира, броситься за ним в грязь, только бы добить.

— Погоди, что ты делаешь, — схватил я ее за руки и оттащил в сторону. — Зачем тебе марать об него руки, мы его будем судить по всем правилам.

— Я сама хочу его убить, не мешай мне! — кричала она, яростно вырываясь.

Пришлось держать ее в объятиях, пока она не успокоилась. За это время Павел Петрович уже немного пришел в себя и рассматривал свои руки запачканные землей и кровью.

— Эй, Иван, — окликнул я лакея. — Возьми веревку от шатра и свяжи барина по рукам и ногам!

Лакей дико на меня посмотрел и попятился.

— Ты, что не слышал, что я приказал! — рассердился я. — Хочешь оказаться на его месте?

— Я, барина, по рукам и ногам? — испуганно переспросил он. — Самого барина?!

— Самого, черт тебя побери! — закричал я, начиная терять терпение. — Что ты стоишь как столб! Неси веревку!

— Я, я, я, — говорил испуганно лакей. — Нешто можно такое сделать! Все беды от грамотности!

К чему он это добавил, было совершенно непонятно. Мы с Матильдой строго смотрели на него, даже не пытаясь выяснить, чем ему так не угодила грамотность, ждали, когда принесет веревку. Он, с трудом передвигая ноги, подошел к палатке поднял моток и остановился на месте.

— Чего стоишь! — грозно сказал я, вытаскивая пистолет. — Вяжи барина!

Бедняга лакей, не имея мужества ослушаться грозного солдата, жалко улыбнулся поверженному господину и сделал в его сторону несколько шагов.

— Ванька, подлец, запорю! — крикнул тот. Лакей замер на месте, широко открыл рот и начал жадно глотать воздух. Мне уже стало его жалко, но отменить приказ я не успел. Он пошатнулся, выронил из рук веревку, и медленно опустился на землю. Глаза у него закатились, а тело начало бить дрожь. Когда я подошел, он был уже мертв. Видимо у него не выдержало сердце и разорвалось между долгом и страхом.

— Изверги, будьте вы прокляты! — шипел Павел Петрович, пока я связывал ему руки и ноги.

Когда с неприятной процедурой было покончено, между Матильдой и мной, начался спор, где хранить драгоценное тело барина. Она настаивала, что просто на земле, я из почтения к возрасту, на его же стуле. Погожин в дискуссии не участвовал, потому что внезапно потерял сознание.

Я проверил его пульс, он был только немного учащенным, и закралось подозрение, что он просто прикидывается.

Впрочем, умереть от апоплексического удара было бы благом для него самого и выходом для меня. Проявлять к этой чертовой твари милосердие я не собирался, как и не хотел марать руки казнью.

— Ладно, пусть лежит на земле, раз он все равно без памяти, — сказал я. После чего Павел Петрович сразу же открыл глаза и попросил воды.

Воды мы ему не дали, ее просто не оказалось в наличии, но как компромисс, посадили на стул. Связал я его не очень крепко, только так чтобы он не убежал, и не нужно было его охранять. Павел Петрович поерзав, угнездился на стуле и даже попытался завести с нами разговор.

— Зря вы считаете меня нехорошим человеком, — сказал он. — Я всегда поступал по совести и справедливости, согласно долгу и присяге.

Говорить с ним на морально-этические темы было пустой тратой времени, все равно каждый остался бы при своем мнении, но вот понять, зачем он травил и убивал совершенно незнакомых людей, было интересно.

— Меня интересует, не то, как вы убивали людей, думаю, это дело рук покойного колдуна, но зачем вы это делали? — спросил я.

— Не нужно было без спроса входить в чужое имение, — не задумываясь, ответил он.

О святости собственности он уже упоминал, поэтому пришлось построить вопрос по-другому:

— Если вам так дорого ваше имение, почему вы не поставили там сторожей. Те же две женщины, что там жили, могли его охранять.

Погожин-Осташкевич задумался, потом все-таки нашел ответ:

— Каждый должен понимать что должно, а что не должно делать!

— Ну, если так рассуждать, то я вас сейчас могу зарезать со спокойной совестью, потому что вы поступали не так, как считаю я должен поступать русский дворянин, к тому же православный.

— Это совсем другое дело! — заволновался он. — Зачем вам меня убивать, моя жизнь и так настоящий ад!