Сергей Шхиян - Кукловод

К тому же совсем не хотелось обманывать этого милого, наивного человека.

— Ну, что поедете? — снова спросил он, просительно заглядывая в глаза.

— Пожалуй, почему не поехать, — сказал я, незаметно, освобождаясь из его объятий, — в Калугу мне не к спеху, только у меня есть одно маленькое «но».

— Вот и чудесно! — обрадовался он. — А все ваши сомнения мы как-нибудь решим!

— Это не то, что сомнение, — начал я, еще не зная как построить конец фразы, — видите ли, я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.

— Что значит не тот? Я ведь даже вашу саблю узнал! Да и откуда вам было знать о тех французах, если вас там не было!

— Нет, с тем случаем все так и есть, а вот то, что я именно тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете, я не совсем уверен.

— Что? — только и смог сказать добряк. — Что значит «не тот»? Алексей Григорьевич, вы, видно, надо мной смеетесь, а я не пойму, чем вас прогневил…

Он так обиделся, что я уже пожалел, что затеял этот разговор. Нужно было просто сослаться на занятость и идти своей дорогой.

— Получается, что вы это не вы? Вы с нами не хотите больше знаться? — тихо спросил он, отступая от меня.

— Нет, что вы такое говорите, мне очень приятно было с вами встретиться. Но только, я не тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете.

— То есть как это не тот? — растеряно спросил он. — А какой?

— Не знаю, я сам по себе. То есть, меня тоже так зовут, только мы с вами, к сожалению, не знакомы. Вернее сказать, знакомы, ну, тогда в лесу, мы с вами виделись, а вот, раньше не встречались, — окончательно запутавшись, договорил я.

— Не встречались? — переспросил он с нескрываемой тревогой. — И с Марьей Ивановной вы тоже не встречались?

— Тоже, — подтвердил я.

— А с кем вы тогда встречались?

— Не знаю, с партизанами встречался с Сеславиным, с принцем Богарне, с Наполеоном.

— Понятно, вы встречались с самим Наполеоном! И фамилия ваша не Крылов?

— Крылов, — после долгой паузы, ответил я. — Выходит…

— И зовут вас не Алексеем Григорьевичем?

Теперь уже не он, а я совсем ничего не понимал. Ладно, похожая внешность, даже совпадение имени и отчества, но еще и фамилия…

— Меня зовут Алексеем Григорьевичем, — как эхо повторил я за ним, — Крыловым. Но вас я не помню и Марью Ивановну тоже, простите, не помню, и вообще… Может быть, я все забыл после ранения, — попытался я придумать хотя бы для него, правдоподобное объяснение своего беспамятства. — Меня недавно ранило, рядом взорвалась бомба. Так вы говорите, мы хорошо знакомы?

— Хорошо? Да мы, голубчик, отменно знакомы, вы даже не представляете, как мы хорошо знакомы!

— Правда?

— Чистая, святая правда! Вы, можно сказать, наш любимый друг и благодетель!

— Благодетель? — опять повторил я за ним. — Это, в каком же смысле?

— Вы Марью Ивановну с того света, можно сказать, вернули, и вам я обязан тем, что на земле живу!

Это оказалось для меня слишком круто. Конечно, приятно, быть «благодетелем», но не до такой же степени!

— И зовут вас?

— Николаем Николаевичем Урусовым, — четко выговаривая слога, как будто говорил с ребенком или глухим, сказал он, — теперь вспомнили?

Я отрицательно покачал головой.

— Простите, ничего не помню.

— Знаете что, голубчик, я вас теперь непременно к себе отвезу. Вам в таком состоянии ни в какую Калугу ехать нельзя, поживете у нас, оправитесь, тогда и езжайте куда пожелаете!

— Ну, если только представиться Марье Ивановне, — сказал я, — если вас мое присутствие не затруднит…

— Михеев, — крикнул Урусов лакею на запятках, — помоги барину сесть в карету!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — гаркнул тот.

Михеев, мордатый парень с морозным румянцем во всю щеку, лихо соскочил с задка кареты и помог мне снять мушкетон и со спины солдатский ранец. Николай Николаевич подставил под локоть руку и почти насильно впихнул в карету.

Я, впрочем, не сопротивлялся. Делать мне в Калуге было совершенно нечего, к тому же очень заинтересовал двойник и полный тезка. Вариантов кто он такой и откуда мог взяться, было несколько, один другого фантастичнее и с этим стоило разобраться. Не каждый день можно встретить такой феномен.

Урусов между тем, сел в экипаж, лакей захлопнул за ним дверцу и тот тотчас же тронулся. Карета была довольно вместительная, с двумя мягкими диванами друг против друга. Мы с Николаем Николаевичем оказались лицом к лицу. Было ему по виду, лет пятьдесят, возраст в это время вполне почтенный, но держался он бодро, был оживлен и никак не походил на старика. Мое «плачевное» состояние и потеря памяти, его огорчали, но он старался не подать вида, что считает меня «не в себе», однако от вопроса о Наполеоне не удержался.