Сергей Шхиян: Кукловод

Короче говоря, мне больше по душе оказалась не свободная и демократическая Российская федерация, ни чудесная современная столица нашей страны Москва, с самым высоким в мире процентом чиновников и миллиардеров на душу населения, а «немытая Россия, страна рабов, страна господ», как охарактеризовал ее в 1841 году, один сердитый и чрезвычайно одаренный юноша.

Сначала я оказался в 1799 году, эпоху довольно мутную и с точки зрения выдающихся исторических событий не примечательную. Правил тогда страной император Павел Петрович Романов, правил как ему нравилось, и как считал нужным. Владыкой он был, как мне казалось, в чем-то мудрым, в чем-то дурак дураком, как и почти все наши Российские правители. Но что, безусловно, человеком своеобразным, и эта его царственная самобытность очень не нравилась высшим сановникам. Кончилось его правление, как говорили в то время: «апоплексическим ударом табакеркой по голове».

Однако мне не удалось своими глазами увидеть исторической смены власти. Личные обстоятельства сложились так, что мне пришлось «ради спасения живота своего», бежать из восемнадцатого века, не то что куда глаза глядят, а куда получится. Сначала получилось в середину девятнадцатого, оттуда в начало двадцатого…

Заинтересовавшихся читателей, могу отослать к первым частям моего исключительно правдивого и достоверного повествования.

…После всевозможных добровольных и вынужденных перемещений во времени, я попал в страшное Смутное время, когда государственная власть оказалась разрушенной, а Москву наводнили вражеские полчища. Правда, в конце концов, бежать мне пришлось не от польских оккупантов, а от своих корыстолюбивых соотечественников.

Бежать-то я, бежал, но попал не в наше время, а в середину XXI века. Оттуда, волею случая, переместился в 1812 год. Зимней, ноябрьской ночью которого, и разворачиваются описываемые события.

— Барин, у меня топора нет, — плачущим голосом прервал мои воспоминания возница, — дай свою саблю.

— Саблю? — не понял я. — Зачем тебе сабля?

— Как зачем? Сам же велел оглоблю сделать, — удивляясь «барской» тупости, объяснил мужик.

— Моей саблей делать оглоблю? Да ты знаешь, что это за сабля? Ей полторы тысячи лет!

Возница обдумал мои слова и популярно объяснил:

— Ничего, я быстрей сделаю, мне столько ждать никак нельзя. У меня жена, дети малые, как им без кормильца? Ты не бойся, ничего твоей сабле не сделается, а поломается так тоже не беда, я ее сам и починю. Знаешь, какой я рукастый?!

— Знаю, — желчно сказал я, — по тебе видно.

Сабля у меня действительно была уникальная, невообразимо старинная, с клинком из коленчатого индийского булата. Я даже не уверен, сохранилось ли еще где-нибудь на земле такое редкое оружие. К тому же она была раритетом и реликвией таинственного религиозного ордена поклоняющегося Сатане, с которым у меня были «антагонистические противоречия».

— Так, барин, дай саблю-то, нешто такую пустяковину жалко? — вернулся к прерванному разговору крестьянин. — Я вон ту березку на оглоблю срублю, глядишь, как-нибудь и доедем.

— Ладно, — ответил я, — ты здесь руби, что хочешь и чем хочешь, а я дальше пешком пойду, так мне будет быстрее.

Не обращая больше на мужика внимания, я вытащил из телеги французский мушкетон, два пистолета, ранец со своей амуницией, взгромоздил все это не себя и собрался в дорогу.

Пока я собирался, возница наблюдал за мной с неописуемым удивлением.

— Это как же, барин, прикажешь тебя понимать? — спросил он, когда удостоверился, что я и вправду собрался уходить.

— Так и понимай, деньги я у тебя назад отнимать не стану, а тебе советую не о смысле жизни думать или всем царстве, а о своем хозяйстве, иначе вымрешь как мамонт.

— Как кто вымру? — заинтересовавшись, уточнил он, потом внезапно догадался. — Нешто, ты меня убить хочешь? Барин, помилуй, не губи христианскую душу! Что я тебе плохого сделал!

— Не хочу я тебя убивать, хотя и следовало, чтобы у тебя лошадь на ровном месте не падала, и оглобли не ломались, — сказал я.

— Я-то причем? Она упала с нее и спрашивай, — обиделся он.

Не отвечая, я повернулся и пошел по дорогое, но возница бросился следом и вцепился в плечо. Я сбросил его руку, тогда он совершенно неожиданно для меня, повалился, что называется в ноги, обхватил мои колени и закричал со сценическим надрывом:

— Барин, голубчик, не погуби! Христом Богом молю, не бросай меня одного на верную погибель!

— Какая еще погибель?! До твоей деревни всего пять верст! — удивился я такому неожиданному взрыву эмоций. — Ты через час будешь дома!