Олег Касаткин - Корона и Венец [СИ]

Корабли однако под парусами двигались медленно а изменить курс было целой историей.

Во время беседы в кают-компании мсье Басаргин сожалел что тяжелый деревянный рангоут «Дмитрия Донского» не был заменен легкими стальными мачтами как не раз предлагалось. Еще адмирал сокрушался что на крейсерах отныне не ставят винты подъемной конструкции — и сопротивление неподвижного винта лишало корабли возможности эффективно двигаться под парусом — что нехорошо для крейсерской службы. Однако если парусная часть и оставляла желать лучшего то и апартаменты и кухня были выше всяких похвал. Ежедневно на «камбузе» готовилось столько угощений, что можно было объесться: мороженое, всевозможные фрукты, конфекты , всевозможные напитки — оршады, лимонады; все это в изобилии предлагалось поварами. Еще как-то по приказу командира «Дмтрия Донского» Гессена, команда устроила песни и пляски. Елена тогда впервые услышала русские песни… И эти песни отличались от всего, что ей приходилось слышать, а слаженные голоса моряков рождали какие то смутные но яркие переживания, которые она никогда не испытывала прежде… Было в этой музыке что-то необузданное, дикое, но пение так волновало сердце, что принцесса даже растерялась — так это было необычно.

И вновь задумалась — насколько же удивительна страна которой управляет ее жених!

…Потом была стоянка в Копенгагене и посещение будущей императрицей будущих родственников. Наследник датского престола — немолодой уже лысоватый принц Фредерик даже нанес ответный визит на корабли, осмотрев все отсеки, и орудийные механизмы под броневой палубой машины — даже спустился в коридоры гребных валов. Впрочем кажется наследника датского престола не очень заинтересовал корабль Его Императорского величества — как его пассажиры. Он позволил только заметить, что на таком большом судне, офицерские каюты могли бы быть немного удобнее и просторнее.

И вот — конец пути. Елена окинула взглядом каюту еще раз. Книги нужно тоже уложить — добавив к двум объемистым кофрам что уже стоят в углу. Вот — еще не забыть катехизис — вытащила она из ящика стола замусоленную разбухшую рукописную тетрадь. И вдруг замерла держа ее в руках охваченная странным чувством.

Не сказать что Елена отличалась особо уж глубокой верой. Как никак она — принцесса Франции — страны и до ужасов 1789 и последующих лет отличавшейся вольнодумством — собственно на горе себе и миру его и породившей. Да в конце концов сейчас не какой-то замшелый шестнадцатый век, — а эра прогресса — время телеграфа, электричества, аэронавтики и поездов в считанные дни пересекающих континенты. Отец ее посещал мессу — по праздникам — но как ей все чаще с годами казалось — скорее по привычке и потому что положение обязывало. Матушка со всем пылом испанской принцессы конечно внушала ей религиозные истины, но они уже несколько лет живут порознь… Да и жизнь в сухо-рационалистической Англии где ее единоверцев гнали и ущемляли три века (а в Ирландии — и до сих пор) не располагала к истовой вере. Но все же грубый материализм и отрицание горнего были ей чужды. Обезьяна, которую господин Дарвин сделал предком рода людского вместо праотца Адама, и ницшеанская «смерть Бога» не слишком-то её вдохновляла. (Надо же такое выдумать — «Бог умер»! Вот Ницше умрет — так это вне всякого сомнения!)

И вот сейчас она ощутила священный трепет… и страх. Ведь ей суждено не просто сменить веру (СМЕНИТЬ ВЕРУ!!!) но и отойти от того что с детства почиталось ей само собой разумеющейся истиной — что вне Римской церкви нет Спасения. «Вы мертвы и мертвую жертву приносите, а мы живому Богу — чистую, непорочную, чтобы жизнь вечную наследовать…» — вспомнилось ей читанное когда-то. «Все равно, говорят некоторые, что православие, что лютеранство, что католичество! Да разве это истины? Истина одна. Разве сто путей? Один путь. Разве сто богов? Един Бог, едина вера, едино крещение… — эти слова святитель Феофан Затворника — православного святителя как нельзя лучше подходили к ее нынешнему состоянию «Живя в этой вере, не только избавишься от грехов и вечной муки, но и станешь причастником вечной жизни и без конца будешь радоваться со святыми. А живущие в иной вере — не увидят жизни вечной.» О жизни вечной вопрос — не о том — папа или патриарх был прав в давнем уже споре! О той, ради которой для рода людского сам Спаситель мира сошел на землю, пролил святую кровь свою и умер на кресте. Она поймала себя на том что крепко прижимает тетрадку Трубецкого к груди.